Онлайн книга «Татьяна и Александр»
|
Это было новогоднее обещание Александра – идти на запад. В этом было его единственное устремление. Он позволил себе еще выпить. Кто-то, уже хмельной, плохо пошутил о Сталине. Кто-то оплакивал свою жену. Александр знал, что это не про него. Внешне он старался быть железобетонным. Успенский чокнулся с ним стаканом с водкой и прикончил бутылку. – Почему мы не можем получить отпуск, как другие бойцы? – жаловался пьяный, размякший Успенский. – Почему не можем поехать домой встретить Новый год? – Не знаю, заметил ли ты, лейтенант, но мы на войне. Завтра отоспимся с похмелья, а во вторник снова в битву. Блокада Ленинграда будет окончательно прорвана в этом месяце. Нацисты оставят в покое наш город благодаря твоим усилиям тоже. – Мне плевать на чертовых нацистов! Я хочу увидеть свою жену! – воскликнул Успенский. – Тебе некуда податься, вот почему ты хочешь и дальше гнать немцев из России. – Мне есть куда податься, – медленно произнес Александр. Осторожно посмотрев на него, Успенский спросил: – У тебя есть семья? – Здесь нет. Успенский почему-то еще больше помрачнел. – Посмотри на это с другой стороны. Мы ведь не среди врагов, да? – Успенский ничего не сказал, и Александр продолжил: – За несколько часов мы выпили бутылку водки. У нас была ветчина, копченая селедка, соленые огурцы и даже немного свежего черного хлеба. Мы шутили, смеялись, курили. Подумай, насколько хуже все могло бы быть. Александр не хотел, чтобы его мысли вновь вернулись в собственный застенок. – Не знаю, как ты, капитан, но у меня есть жена и двое маленьких мальчиков, которых я не видел десять месяцев. В последний раз я видел их как раз перед тем, как меня ранили. Жена думает, что я погиб. Боюсь, мои письма до нее не доходят. Она не отвечает на них. – Успенский в нерешительности замолчал. Александр ничего не сказал. «У меня есть жена и сын, которого я никогда не видел. Что случилось с ней, с ребенком? Добрались ли они до места? В безопасности ли они? Как я могу жить, не зная, в порядке ли она? Не могу. Я не могу жить, не зная, в порядке ли она». «Не убоишься ни ужасов в ночи, ни стрелы, летящей днем…»[4] Успенский пил прямо из горлышка новой бутылки. – А-а-а, – махнул он рукой. – Черт с ним! Жизнь адски трудна! Александр взял бутылку у Успенского и тоже приложился к ней. – По сравнению с чем? – спросил он, закуривая и вдыхая едкий дым, царапающий сдавленное горло. – Таня, давай напьемся. – Зачем? – Давай покурим, напьемся, отметим твой день рождения, нашу свадьбу. Повеселимся на славу. – Он поднимает брови. – Олух! Мой день рождения был неделю назад. – Она улыбается. – Мы уже праздновали. Ты на мне женился. Помнишь? Он хватает ее в охапку и поднимает с земли, усыпанной сосновыми иглами. Она обнимает его: – Хорошо-хорошо. Я выпью немного водки с тобой. – Нет, страшно много. Мы поднимаем наши чашки… – Он наливает обоим на полянке у костра, она выжидающе стоит на коленях на одеяле. Он опускается на колено перед ней. – И мы выпьем за нашу чудесную жизнь. Татьяна поднимает свою чашку: – Хорошо, Шура. Давай выпьем за нашу чудесную жизнь! Глава 19 Нью-Йорк, июнь 1944 года «Комната совершенно белая. Белые занавески едва колышутся. Окно закрыто. Ветра нет. Нет сквозняка. Нет розового прозрачного воздуха. Я сижу на полу моей совершенно белой комнаты. Бежевая дверь закрыта. Серебристый замок защелкнут. На шарнирах ржавчина, и они поскрипывают. |