Онлайн книга «Татьяна и Александр»
|
Он жил со всем этим, его мама и папа дарили ему подарки, а на Рождество к нему приходил Санта. И вот Татьяна зашла в игрушечный магазин и купила Энтони железную дорогу от Санты. Он еще мал для этого, но он подрастет. В универмаге «Бергдорф» на углу Пятьдесят восьмой улицы и Пятой авеню Татьяна увидела в витрине красивые рождественские одеяла. Она замерзла и все время думала об Александре, поэтому зашла в универмаг и спросила про одеяла. Одеяла были из стопроцентного кашемира, каждое по вопиющей цене сто долларов. Татьяна в раздумье подержала одеяло в руках, потом сказала продавщице, доставая деньги: – Я возьму три одеяла. Какие у вас есть цвета? Этой ночью на Эллисе мама с сыном спали на узкой кровати под двумя кашемировыми одеялами. Третье она приберегла для отца Энтони. Нью-Йорк в Рождество. На столе были ветчина, и сыр, и молоко, и шоколад, и пара унций стейка для каждого. И были оживленные женщины, старающиеся купить своим мальчикам игрушки. И были мужчины, приезжающие с войны домой на Рождество. Не было мужчины Викки, потому что она с ним развелась. И не было мужчины Татьяны, потому что она его потеряла. Но были другие мужчины. Деревья светились гирляндами лампочек, и даже на Эллисе медсестры украсили елку для немецких и итальянских солдат. Правда, никто не хотел работать в Рождество ни за двойную оплату, ни за тройную, ни за неделю отдыха. Татьяна работала за тройную оплату и неделю отдыха. Нью-Йорк в Рождество. Шагая по Малберри-стрит в Маленькой Италии к дому Викки и толкая перед собой коляску с Энтони, Татьяна вполголоса напевала «Вьется дорожка одна», песню, услышанную по радио в госпитале. Вьется дорожка одна В страну моих сладких снов, Туда, где светит луна И поет соловей про любовь. Долго, долго мне ждать, Пока не сбудутся мечты, Пока на дорожке той Не встретишься мне ты. Глава 18 Александр и немцы, 1943 год Советские солдаты продолжали умирать в Синявине, а немцы оставались на холмах. Александр мог посылать еще больше людей, и их продолжали убивать. Подполковнику Муравьеву, командующему как штрафным, так и обычным батальоном, неинтересно было слушать доводы Александра. – Это штрафной батальон, – сказал он. – Вы понимаете значение этого слова, капитан? – Понимаю. Но разрешите спросить вас, я не занимался математикой со средней школы, но, теряя по тридцать человек в сутки, на сколько мне хватит двухсот человек? – Ответ понятен. На шесть дней! – воскликнул Муравьев. – Да. Даже не на неделю. У немцев по-прежнему три тысячи солдат на холмах, а у нас практически никого. – Не беспокойтесь. Мы пришлем вам еще людей на железную дорогу. Мы всегда так делаем. – В этом и состоит цель? Позволить немцам использовать наших людей для стрельбы по мишеням? – Мне говорили про вас. – Муравьев прищурился. – Возмутитель спокойствия. Вы забываете, что командуете штрафным батальоном. Безопасность ваших людей не моя забота. Занимайтесь ремонтом дороги и не возникайте! Александр вышел, не отдав честь Муравьеву. Ясно было, что ему необходимо взять инициативу в свои руки. Он не хотел, чтобы им руководил такой человек, как Степанов. Он найдет людей, готовых действовать по его плану. И почему бойцы Александра должны что-то значить для Муравьева? Все они были осужденными преступниками. Преступление одних состояло в том, что их матери входили в музыкальные группы, которые переписывались с людьми из Франции, хотя эти группы давно прекратили свое существование, а матери давно умерли. Других видели в церквях, хотя в конце прошлого года Сталин признался – и это было написано в «Правде», – что верит в «нечто вроде Бога». Некоторые случайно поздоровались за руку с людьми, которых собирались вскоре арестовать. Иные жили по соседству с арестованными людьми. |