Книга На краю любви, страница 115 – Елена Арсеньева

Конечно, зал лежал от хохота.

– Не сомневайтесь, господин Кукушечкин! – гордо заявил Леха. – Никаких ножичков не будет!

И после этого судьба, которая весь день издевалась над Водевильным театром, словно бы утомилась это делать. Вечер как по маслу покатился! Первый водевиль бисировали, а когда Леха провел свой дивертисмент, можно было подумать, что зрители в щепки театр от восторга разнесут.

И было от чего! За два часа до спектакля успели на стене вывесить рукописную афишу, что во время дивертисмента актер Каменский съест живого человека. Слух мгновенно прошел по городу. Билеты все были распроданы, но теперь – после такого-то объявления! – платили по рублю только за то, чтобы просто постоять вдоль стен.

И вот Хромоног в черном косматом парике и такой же бородище, с красными губами, напомаженными кармином и казавшимися окровавленными, вышел на сцену и прорычал так, что даже Бурбон мог бы позавидовать:

– Пожалуйста, кому угодно!

После этих слов смех стих. Такая тишина в зале сделалась, что было слышно, как муха пролетит. Вдруг из задних рядов послышался голос:

– Я желаю!

– Пожалуйте на сцену! – рявкнул Хромоног.

Явился ражий мужик.

– Ешь! – говорит.

Хромоног недолго думая схватил его за руку и начал грызть палец. Мужик заорал, в зале захохотали – тем дивертисмент и кончился.

Публика разогрелась должным образом, и «Лизины чулочки» шли под неумолчный смех и аплодисменты. Леха, воодушевленный успехом дивертисмента и едва успевший сбросить парик и снять грим, был бесподобен! Он имел недюжинный комический талант, и такой капитан Весельчаков – лихой, простоватый, но добросердечный – выглядел гораздо убедительней, чем утонченный, высокомерный персонаж, изображаемый Полем. Филька Ефимов, игравший Петьку, являл собой образец коварства, сам Яго позавидовал бы! Госпожа Маркизова была очаровательна, наивна и в меру шаловлива. Когда пришла очередь Аси выставить ножку в красном чулке, гусары, занимавшие первые ряды, разразились восторженными воплями и полезли на сцену, так что Кукушечкин был вынужден остановить действие и призвать господ офицеров к порядку. Бисировали несчетное число раз, требуя, чтобы при выходе на завершающие аплодисменты госпожа Маркизова подняла юбки. Она, конечно, такой глупости не сделала, но кокетством своим окончательно свела гусар с ума.

Насилу угомонились!

* * *

– Ну что? – подбежала Ася к Лехе, едва спектакль окончился. – Идем искать Поля?

– Погоди, дай хоть умыться. А ты чулки снять не забудь, не то Маркизова тебя со свету сживет, коли порвешь хоть чуточку.

Труппа в полном составе двинулась в ближайший трактир, где уже был заказан праздничный ужин. В театре оставался только Кукушечкин, занятый подсчетом выручки.

Леха поспешно переоделся, кое-как умылся, и они с Асей быстро зашагали к Мистровской. Когда проходили по улице Грузинской, уже совсем рядом с Ошарской, Леха вдруг принялся истово таращиться на какой-то дом, чуть ли не в окна заглядывал.

– Ты чего? – удивилась Ася. – Там твоя зазноба живет, что ли?

Она хотела пошутить, однако Леха шутки не принял: насупился и проворчал:

– Моя зазноба не здесь живет.

Ася засмущалась, больше ни слова не сказала. Так в молчании и дошли до Мистровской – до дома, в котором квартировал Поль. Наталья Фоминична, вышедшая на крыльцо в сорочке, накинув на плечи шаль, и со свечой в руке, ничего нового не могла сказать – Поль так и не появлялся. Видно было, что Наталья Фоминична, равным образом тревожится и за исчезнувшего постояльца, и за квартирную плату, которую он не внес вовремя. Леха успокоил ее, сообщив, что нынче или завтра утром актерам выдадут жалованье и он сам принесет ей плату за постой, взятую из той суммы, которая причиталась Полю.