Онлайн книга «На краю любви»
|
Манефа, Манефа… Вдруг вспомнилось давнее, из детства: очень Маня гордилась, что у нее такое редкое имя, ведь Манефа Кесарийская – единственная преподобная в святцах. Манефа Кесарийская… Кесарийская! Ася соскочила с топчана и упала на колени перед иконой: – Господи! Господи, спаси! Помоги, Господи, избавь меня от нее! Склонилась до самого пола и несколько раз сильно стукнулась в него лбом. – Кесарийская! – выдохнула яростно. – Как это Поль говорил? Королева! Королева моя Кесарийская! Маврой ее звали? Какая она, к лешему, Мавра! Марфа, Манефа, Маня! Да сколько же у нее имен? Неужто столько, сколько ног у сороконожки?! Вдруг принялась яростно отряхивать себя – одежду, волосы, – словно по ней и впрямь ползло многоногое, многоименное омерзительное насекомое. Снова принялась креститься, снова забормотала молитву, глядя в нарисованные, но при том всевидящие очи Спасителя: – Господи, помилуй нас, ибо на тебя мы уповаем, не прогневайся на нас сильно и не вспомни беззаконий наших, но воззри и ныне, как милосердный, и избави нас от врагов наших. Господи, помоги, не дай сойти с ума! Сохрани, Господи, от страха лютого, позорного, от унижения убереги! – Перевела дух и вдруг улыбнулась, осознав, что Всевышний ей уже помог, осенив догадкой: – Спасибо что вразумил, Господи! Поднялась, перекрестилась напоследок – и вздрогнула, услышав тройной стук по пристановке, заслонявшей окно. Через минуту четырежды стукнули в дверь и раздался знакомый шепот: – Это я, Асенька. Открой! Сдвинула щеколду. Леха вошел, тяжело дыша. – Куда ты?.. – начала было Ася, да осеклась, однако Леха понял: – На Православное кладбище отнес: по Алексеевской вниз, потом через Похвалихинский овраг по мостику на Петропавловскую улицу – да и прямиком к могилкам вышел. – Да это ж с версту, кабы не больше! – испуганно прошептала Ася. – Туда верста с лишком, да нести Лику, бедняжку, обратно верста… – А что ж было делать? – пожал плечами Леха. – Больше делать было нечего, сама понимаешь. Убиенную положил на паперти Петра и Павла. Схоронят ее безымянно, вот печаль. И сделать ты тут ничего не сделаешь, не объявишь ее, иначе сама объявишься! Царство небесное страдалице, земля пухом. – Земля пухом, царство небесное, – повторила Ася, крестясь. – Прости меня, Лушенька, и я тебя прощаю. Не держу зла, потому что знаю: тобой Марфа вертела, как хотела. Как всеми другими вертела она, Манефа Сергевна! В честь преподобной мученицы Кесарийской названная… А теперь слушай, Леха. Помнишь, хозяйка, у которой Поль квартировал, рассказывала, будто он без памяти любил какую-то Мавру и называл ее «королева моя Кесарийская»? Так это же Манефа! Марфа! Марго! – Быть не может… – ошеломленно выдохнул Леха. – Она! Ее любил Поль! Когда о ней вдруг разговор зашел там, на сцене, помнишь, каким голосом, какими словами он о ней говорил? Будто серенаду пел! Будто молитву читал! – Помню, – угрюмо кивнул Леха. – Значит, это Поль… А я-то голову ломал, как широкопольские до тебя добрались? Получается, что Поль тебя выдал. Ася кивнула. Стало немного легче, что не ей пришлось произнести эти ужасные слова, что Леха приговор вынес: «Поль тебя выдал!» Внезапно ее словно водой ледяной облили: по коридору затопали тяжелые шаги. Ася покачнулась, схватилась за стену: – Это за мной идут… Полиция!.. |