Книга На краю любви, страница 96 – Елена Арсеньева

– Думаешь, твой кавалер расщедрится на парчу и бархат? – глумливо вопросила ехиднейшая Боярская.

– Конечно, – с улыбкой кивнула Маркизова. – Он непременно расщедрился бы. Однако в сем нет надобности. Я сама нашла целый гардероб! Он мне пригодится не только для этого водевильчика, но и для множества других. Хромоног, дружочек, сделай милость, принеси узелок, что лежит у входа.

При слове «дружочек» Хромоног перекосился, а увидав то, на что указывала Маркизова, воскликнул изумленно:

– Это – узелок? Да это узилище!

– Узилище, дружочек, – ухмыльнулся Поль, – это зиндан. Темница. Тюрьма. А перед нами, пожалуй, узлище.

И покосился на Асю: оценила ли «Аннеточка» его остроту?

Она же на Поля даже не глянула: пошла помогать Лехе тащить громоздкий узел.

– Ого, у нашей скромняшки определился фаворит! – процедила ехидна Боярская.

– Фаворит должен еще заслужить сие почетное звание! – с издевкой расхохотался Поль. – Пусть покажет силушку богатырскую! А то я готов помочь!

Кругом раздались смешки. Даже Ася поняла, что речь идет вовсе не об узле с платьями. Эх, знал бы Поль, насколько низко пал он сейчас во мнении «Аннеточки», наверное, подумал бы, прежде чем говорить. Но словно бес его подзудил, не иначе!

А Хромоног был просто вне себя, ну словно замороженный злым ветром. Ася даже встревожилась: как бы не затеял драку! Погладила по руке – Леха сразу оттаял, даже улыбнулся:

– Да ты что, Ас… Анечка? Неужто мне эту ерунду не поднять?

Поднял узел легко, так же легко пронес несколько шагов, да вот беда – «узлище» оказался увязан плохо! Развалился – и на грязный пол посыпались юбки, роброны, корсажи, еще не пристегнутые к платьям рукава…

Ася посмотрела на них – и почему-то стало так тревожно на душе!

– Эх, матушка! – презрительно воскликнул Бурбон. – Да ведь это Маргошкины платья. Помните, она их откуда-то приволокла, а надеть ни разу не надела: уехала куда-то, говорила, на время, в вышло, что с концом.

– Ну так вот, она их не забрала, как мы думали, а всего лишь спрятала, – гордо сообщила Маркизова. – Она спрятала, а я нашла. Значит, все это добро теперь мое.

– Ах какое добро, гляньте! – воскликнула Боярская. Голос ее дрожал от ненависти и зависти. – Такие фасоны небось при царе Горохе в ходу были! Старье! Старье, мышами изгрызенное! А колер какой у этих нарядов! Такой колер только на помойках разыскать можно, да и то лишь хорошенько постаравшись. Теперь и наименования колеров этих почти забыты, они только на посмех людям! Знаете, как вот этот цвет назывался? Драконьей зелени! А этот – маргаритовый! Со смеху помереть можно!

У Аси вдруг подогнулись ноги. Она села где стояла и куда попало… оказалось, что на табурет, вовремя подсунутый проворным Хромоногом.

Леха смотрел на Асю испуганно, а она не могла отвязаться от воспоминания, которое вдруг всплыло в голове – нет, вспыхнуло и обожгло ее.

…Тогда, в Широкополье, перебирая Асино приданое, добродушная толстуха Антонида воскликнула: «Эх, сколько одежи парчовой у нас по сундукам на чердаке было припрятано! Ангелина Никитична, матушка Гаврилы Семеновича, не велела, помирая, свое добро выбрасывать. Как чувствовала! Теперь одежу ту можно отыскать, отчистить да перекроить на новый салтык. А иные наряды и перекраивать не надобно. Ах, как же помнится один роброн старой барыни! У нее были яркие такие одеяния: альмандиновые, драконьей зелени, маргаритовые, как в те времена говорили, но мне пуще всех нравилось гридеперлевое, поверх коего для яркости накидывали шелковую шаль багрецовую… Помню, когда старая барыня померла и я после похорон ее наряды в сундуки укладывала, так тот роброн и шаль вместе положила поверх прочих. Как бы он тебе пристал, Асенька… Восторг, истинный восторг!»