Книга На краю любви, страница 95 – Елена Арсеньева

– Что?! – Лицо Поля вытянулось. – Зачем?! Вы желаете поссорить меня с этими людьми? Донести им о том, какого я о них мнения?

– Вы с ума сошли! – вспыхнула Ася. – За кого вы меня принимаете?!

Она сделала попытку встать и уйти, однако из продавленного тюфяка, брошенного на диван, выбраться было не так-то легко, и Поль успел поймать ее за руку.

– Простите, простите, Аннеточка, – забормотал покаянно. – Меньше всего желал бы вас обидеть, нижайше прошу прощения! Я, конечно же, так не думаю. Не верите? Ну хотите, на колени встану?

– Хочу, – буркнула Ася, и Поль неуклюже завозился, пытаясь встать на колени в «ложе». Ася едва сдержала смех, да и Поль тоже зажал рот, трясясь в припадках хохота, но стараясь, чтобы его не услышали на сцене. Наконец оба успокоились, и Поль задумчиво протянул:

– А знаете, на самом-то деле мне совершенно безразлично, узнают ли они о том, как я их аттестую, или нет. Единственный, кто меня беспокоит, – это господин Кукушечкин. Узнай он, как я отношусь к его, скажем так, выдающейся бережливости, он меня сразу выгнал бы и гроша ломаного не дал!

И Поль с Асей вновь затряслись от смеха, потому что история о бережливости Кукушечкина была и впрямь уморительная. В постановках он был до крайности прижимист. Стоило огромных трудов выпросить у него денег на дополнительный реквизит. И вот как-то раз – это было еще до того, как Водевильный театр стал именно собственно водевильным, – ставили Шиллерову «Марию Стюарт». Бурбон, режиссер, обратился к Кукушечкину:

– Дайте рубль.

– Зачем?

– Секиру надобно изготовить, чтобы в последнем действии отрубить голову королеве.

– Не надо! – заявил Кукушечкин. – Не будем голову рубить.

– Да что вы?! – возмутился Баранов. – Господь с вами, по истории Марии Стюарт отрубили голову!

– Ну и что? – пожал плечами Кукушечкин. – Так ведь это настоящей Марии Стюарт голову отрубили, а актрису можно и из пистолета застрелить. Невелика важность!

Так и было сделано: Марию Стюарт «застрелили».

* * *

Тем временем приближалась премьера «Лизиных чулочков». На минувших репетициях госпожа Маркизова появлялась в обычных платьях, приличествующих жене скромного сапожника, как вдруг разобрало ее желание одеться как можно нарядней: в парчу, шелк, бархат, атлас… И это на генеральной репетиции! За день до премьеры!

– Ты, матушка, спятила! – заявил Бурбон. – Где ты в нашей костюмерной парчу да бархат возьмешь?!

Труппа дружно расхохоталась.

«Костюмерной» называли огромный побитый и ободранный сундук, где хранились весьма скудные, как уже говорилось, запасы одежды, которую можно было использовать в пьесах. Женских нарядов там вообще было раз-два и обчелся.

Бурбон-Баранов подошел к сундуку, распахнул крышку и, придерживая ее одной рукой, вопросил:

– Ты в этом желаешь появиться, Маркизочка? – Он вытащил и швырнул на пол какое-то совсем уж убогое платьишко. – Или в этом? – На пол было выброшено еще менее презентабельное одеяние. – Или господина Федорченко попросишь справить тебе роскошный гардероб?

Актрисы переглянулись и ехидно разулыбались.

Всем было известно, что нижградский негоциант (фу-ты ну-ты, лапти гнуты!), а попросту говоря, купчина господин Федорченко покровительствовал госпоже Маркизовой и порой расщедривался для нее на некие суммы – правда, очень небольшие, исключительно для поддержания штанов… ах, простите, панталон с кружевами!