Книга Царствуй во мне, страница 45 – Наталья Ратобор

– Ну, будем считать, меня ослепило сердечное к вам расположение.

И они возбужденно смеялись, довольные друг другом.

Но ни сестры, ни их мужья не отваживались, как прежде, заключать в объятия Валерия или ласково прихватывать его за подбородок: перед ними стоял малознакомый суровый мужчина, с тронутыми инеем висками, с отчужденным взглядом. Такой бывает у древнего старика или человека, который свел близкое и до обыденности привычное знакомство со смертью, противное природе любого здравого душой человеческого существа.

На семейное собрание и совместную трапезу по настоянию хозяина дома была допущена Илона. Сестры при встрече с ней в ледяном безмолвии едва кивнули. Зиновий Андреич, приложившись к ручке Анны Валериановны, тут же сделал вид, что у него запропастился платок, который нужно срочно сыскать, избежав таким образом необходимости здороваться с приемной дочерью Шевцова. И только Порфирий Осипович, супруг Анны Валериановны, пораженный красотой юной девы, охотно и долго лобызал шелковую кисть, расточая медоточивые комплименты. Илона в конце концов мягким, но решительным жестом высвободила руку из его лапищи, чем еще более раззадорила мужичину.

Семья расположилась за столом, обсуждая планы будущего праздника: решено было к юбилею разослать приглашения старинным товарищам и оставшимся в живых однополчанам Валерьяна Валерьевича. Порфирий Осипович посоветовал арендовать залу в каком-нибудь из ресторанов Петербурга. Зиновий Андреич, прикинув расходы, предложил ограничиться Гатчиной.

Отец вышел из столовой, тотчас же старшие начали переглядываться и несмело делать друг другу намеки – не стоит ли часть расходов переложить на самого юбиляра. Младший Шевцов пресек их пререкания. Ему был противен этот скопидомный семейный торг. Родственники, пристыженные и недовольные, примолкли.

– А что, – возобновляя приличествующую совместному обеду беседу, произнесла миловидная София Валериановна, – припоминаете ли наводнение Москвы прошлого года?

– На 9 метров вода поднималась – пятую часть Москвы затопило, – с мрачноватым удовольствием прекрасно знающего предмет человека сообщил Порфирий Осипович.

– Софи, вообрази картину залитых водой улиц, которые вместо подвод и бричек пересекают всевозможные лодочки и суденышки! Залило несколько электрических станций, поэтому нам пришлось целых два дня сидеть без света. В страстную-то пятницу, когда самое время украшать куличи для освящения! Вот ведь ужас-то.

– Да ведь куличи в Чистый Четверг готовят – это благочестиво и пристойно, – заметила София Валериановна.

Шевцов, нервы которого в последние дни расшатались, не выдержал и вспылил:

– Вот уж повод поминать ваши горькие горести, когда бедные кварталы так затопило, что люди все имущество теряли, а случалось, и сами тонули.

– Экий ты, Валерий… Всех в неловкое положение поставишь, – досадливо бросил Зиновий Андреич.

Шевцов ответил таким взглядом, что зять, почуяв грозу, предпочел отвести глаза от раздражительного, едва ли не больного душой офицера. Когда же разговор зашел на тему политики, Анна Валериановна поспешила ограничить родственников предупреждением в отношении Илоны: Attention: il y a parmi nous une femme poissarde^[14]. Валерий молча поднялся, так резко отодвинув стул, что все вздрогнули и прикусили языки. Взяв за руку Илону, Шевцов ушел с ней без объяснений – и более к общему застолью не возвращался. Честному собранию сделалось чрезвычайно неуютно. Они объяснили поведение Валерия дурным влиянием цыганки.