Онлайн книга «Царствуй во мне»
|
– Боевыми… Пли! Все остальное происходило, точно в кошмаре. Падали черные шахматные фигуры, махали в их сторону руками, грозились, проклинали; захлебываясь диким криком, валились следующие ряды; винные пятна окрасили снег. А Емельянов все командовал без остановки, точно бездушный механизм: – Заряжай! Целься! Пли! Бесконечно долго длилось это трагическое действо – так отпечаталось в воспаленном воображении офицера. Толпу разогнали, но господин поручик все никак не мог унять крупную дрожь, даже говорить не мог: язык бился о зубы. Словно почивший и покинувший тело, видел себя со стороны – докладывавшим о выполнении команды, с трудом разлепляя искусанные губы. Он видел опомнившихся подавленных солдат; выпученные от страха, с огромными зрачками, глаза прокурорского работника; груды жутких останков на смятом, грязном снегу… Все это было шире Вселенной и страшнее смерти – и не умещалось в обыденном сознании. Вернувшись в тот же день в квартиру на постое, Емельянов с размаху бросился на кровать: его не переставая трясло и тошнило. По-бабьи подвывая, поручик рвал на волосатой груди гимнастерку: – Никогда больше! Никогда… Никогда! Его неприкаянная жизнь обернулась настоящей драмой. * * * – Ксентий! На Ленских неладно, как бы с твоим брательником чего не случилось. – Мастер смены подошел к Чернышову. – Не приходило известий? – Не кликайте беду, Петр Алексеевич. Все обойдется. При всем уважении, простите. А из города уже бежал сосед: – Ксенофонта домой зовут! Пришло письмо из Петербурга – Мария Арсеньевна плачут. И за Александром Николаевичем тоже на фабрику послали. Дома царила томительная тишина, время от времени прерываемая женскими причитаниями. – Теть Маня – что? Неужели? Ответа не требовалось: и так все было понятно. Парень уронил кудлатую голову на руки и зарыдал. На столе лежало письмо младшей сестренки: «Дорогие Александр Николаевич и Мария Арсеньевна, а также братец Ксеня. Скрепя сердце, посылаю Вам недобрую весть: наш брат Василий Николаевич погиб в начале апреля сего года на Ленских приисках. Тело забрать не было возможности, похоронили на месте, Машенька ездила. Она пока писать не может: больна после поездки. Надеюсь, даст Бог, отойдет: ей ведь на должность в аптеке возвращаться. Работу страшно потерять в наше время. Если так случится, брошу учебу и пойду в медсестры. Не пропадем, не волнуйтесь, я ведь большая уже. В квартире нашей стало темно и страшно, Маша все плачет. Но я креплюсь, ведь я теперь за старшую, пока Маша не в силах. А Глаша после смерти Васи поехала к родителям. Даже не представляю, как это – быть вдовой в 20 лет. На одно уповаю: у Бога все живы, и разлука наша с Васей временная. Не убивайтесь и Вы, а то Васиной душе станет больно. Утешительно было читать письмо о продвижении Ксени. С упованием смотрим на твое будущее, братик. На свадьбу, если на год не отсрочите, пожалуй, теперь не приедем, но шлем наши родственные, самые искренние пожелания счастья. Поклон Анастасии Никитичне. Целую и обнимаю вас всех, дорогие мои. С любовью во Христе, Преданная вам Варя». * * * На следующий день возмущенные рабочие Костромского завода кровельной продукции прислали в Бонячки депутацию: «Присоединяйтесь к нашей стачке!» Однако ни один работник мануфактур «Товарищества» не принял участие в забастовке: слишком уважали хозяина, Александра Ивановича. В городе Бонячки скорбь выражали служением панихид за погибших… и молитвами за расстрельщиков. |