Онлайн книга «Царствуй во мне»
|
– Хуже не будет! – Хвост не поджимай! – Сто раз говорено: решили ведь, что выступаем разом. Всех не уволят. – Михалыч, хорошо тебе: ты из Сибири – а нам, если что, в Россию вертаться! На дорогу полжалованья изведем. – Труса не празднуй! Бодрей вперед смотрим, товарищи! – Что там на пригорке? Зачем солдаты? Войска вызвали? – Та не-е-е, это прокурора охранять, вчера пожаловал. – Пусть посмотрит на наши страдания. – Не на наши страдания приехал смотреть, а преступниками нас объявить! – Ребят, вроде ружья у них? – А как солдату быть без ружья? Когда у них по уставу положено. – Да ведь ихние ружья стрелять умеют. – В своих не станут, мы ж не япошки какие. – А пятый год забыл? – Известно, тогда царь заводил наказал! Смущаясь и робея, люди, однако, продолжали движение, не веря в худшее. Залпы прозвучали неожиданно. Будто подкошенная трава, упали Роман-босяк, Василий-путиловец, увалень Макарий Климентьич с женой Евдокией и еще более сотни ходатаев. Стонали на земле раненые. Визжа, брызнули в стороны женщины. Колонна смешалась и, обратившись перепуганной толпой, отхлынула прочь. Так погиб старший сын путиловца Николая Чернышова. И не воскресили его ни государственная и думская комиссии, осудившие злодеяние; ни разжалование ротмистра Трещенкова, отдавшего пагубный приказ. Ни фактическая остановка местной золотодобычи. Почти всех рабочих уволили, а новых набрать не сумели: весной дурная слава приисков прокатилась по всей России. Но Государю доложили о случившемся только в мае, когда не стало возможности укрывать злосчастие – во всех газетах звонили о трагедии, свершившейся «по вине преступного режима». * * * Взвод поручика Емельянова, давнего разлучника семейной пары Шевцовых, стоял караулом на приисках. Бориса Афанасьевича давным-давно с позором уволили из гвардии за образ жизни, порочащий мундир: стали известны его отношения с Лерой. Переведенный в Сибирь, он потерял и любовь, и карьеру. Барьер до штабс-капитана казался непреодолимым – так и ходил в звании, из которого его ровесники давно выросли. В конце марта взвод Емельянова отправили на Ленские золотые прииски усилить полицию округа и жандармов. Хотя военные и не имели прямого отношения к ведомству внутренних дел, специальным запросом их откомандировали на охрану заместителя губернского прокурора, что прибыл расследовать выступления забастовщиков. В Надеждинском приисковом поселке солдаты развели было костры, да помешала команда срочно занять возвышенность и расположиться цепью: вестовой сообщил, что движется огромная колонна бунтующих. Неужто восстание? Поручику сделалось страшно настолько, что зубы сами собой принялись отбивать плясовую. На ум пришли пушкинские песни о Стеньке Разине. Растянувшись чуть ли не на версту, колонна приближалась к строю. Поручик заставил себя взбодриться: «Не посрамлю!» В сумятице мыслей он и сам теперь не сумел бы разъяснить: кого и что он, собственно, не посрамит. Но в ту страшную минуту он был уверен в своей правоте, как и десятки его солдат. Они были все заодно против грозящей им опасности, будто один человек. Колонна подползала, словно норовя истребить, поглотить их – последний оплот законной власти в этой необъятной, мерзлой пустыне. Жандармский ротмистр Трещенков отдал своим подчиненным приказ стрелять. Прозвенел в морозном воздухе и сорвавшийся на дискант голосишко господина поручика: |