Онлайн книга «Царствуй во мне»
|
Борис Афанасьевич Емельянов – а это был он – едва ли боялся ареста: что могло случиться хуже зрелища окровавленных лиц – его постоянного ночного кошмара? Но отправиться в участок – значит, повредить делу. Решительно он закатал рукава, берясь за социал-революционную пропаганду, дерзая загладить неизгладимое. Не к Таинству покаяния привели его стопы, а спустили в подполье. Днями он проводил беседы, убеждал и переубеждал, сеял сомнения, раздавал выпуски агитационных брошюр, а ночами – анализировал публикации теоретиков, писал статьи, редактировал и корректировал. От недосыпа он уподобился физиономией сычу. Скуластое вытянутое лицо как-то просело; куда девался недавний холеный облик? Откровенно говоря, бурной деятельностью Емельянов тщетно пытался заглушить укоры совести. Его не смущало очевидное противоречие: ленские рабочие выступили с экономическими требованиями, а он, в своем стремлении стать святее папы римского, подался к политическим. Может, подпитывала подсознательная надежда, что, исполнив долг перед убитыми (как Емельянов его понимал), он заслужит покой и вновь обретет право почивать без страшных сновидений. Его усилия не пропали даром, будучи посеяны в почву, удобренную нищетой, нездоровым бытом, невежеством и грубостью. Емельяновское красноречие не было ясно простым рабочим, но их пронимала до костей его подвижная мимика, энергичная, будто заряженная электричеством жестикуляция и восторженные интонации. Рабочие верили человеку из другого мира, когда-то вхожему в круги аристократии: уж он-то знает, как там «наверху». Там все прогнило, а стало быть, приближая революцию стачками и протестами, они просто готовятся взять свое, незаслуженно отобранное злокозненными помещиками и фабрикантами. Со всей силой данного ему красноречия, Емельянов рисовал перед грузчиками, рассыльными, слесарями и ямщиками утопические картины вселенского счастья. Счастья без ненавистной знати, ростовщиков и их вооруженных защитников – этим отказано было в праве на существование. Совсем. Под корень. * * * Валерия Леонидовна, под руку с престарелым генералом от инфантерии Георгием Рафаиловичем Ковалевским, проходила по бальным залам великолепной поступью. Все знали, что у них роман, и приглушенно злословили за спиною. Но генеральский авторитет и влияние при дворе пугали болтунов. Дама вошла в зенит женской прелести: горделивый стан, полноватые аппетитные плечи, безупречный цвет лица, контрастирующий с медными кудрями, покровительственный взгляд, приятная улыбка и тонкий, деликатный юмор. Во всем ее облике чувствовалась порода. Валерия Леонидовна нынче не танцевала – к ней подходили на поклон, понимая и принимая ее негласное могущество. Красавица купалась в славе: настал ее звездный час. Она почти забыла мерзавца Шевцова, пренебрегшего ее прелестями и супружеским долгом – в том числе подкреплять своими растущими чинами ее светский статус. Только дневною скучною порой, между балами, давала она иногда волю мстительному воображению. Но при всем ее неограниченном воздействии на любовника, склонить Жоржика к тому, чтобы разрушить карьеру Валерия Валериановича она не могла – и это не давало ей покоя. – Господин Ворохов, правда ли, что вас пожаловали чинами и перевели в столицу после личного подвига? Расскажите! – тормошили скучающие дамы генерал-лейтенанта – седого, прокопченного под азиатским солнцем немолодого господина. |