Книга Бандит Ноубл Солт, страница 178 – Эми Хармон

– Уж лучше потерять любовь, чем никогда ее не знать, – процитировал Огастес. Его учитель прочел им в школе поэму Теннисона^[36], и Джейн была потрясена, обнаружив у английского поэта строки, словно прямо говорившие о ее возлюбленном.

И гнев, пустой и благородный. И птица, в клетке что живет.

Ей были знакомы и благородный гнев. И благородное отречение. И благородная скорбь, и благородное прощение. Это она была птицей, что жила в клетке, и ей пора было выбраться на волю.

Огастес получил от Эммы пару открыток, но их написал вовсе не Ноубл. На них не было слов, только рисунки. Совсем маленькие. Птицы. Тарантулы, ящерицы, змеи. Больше всего ему нравился чернохвостик в цилиндре. Так Ван давал им знать, что у них все в порядке. Огастес повесил открытки на стену у себя в спальне.

Единственное письмо, которое они все-таки получили, пришло от самого Роберта Пинкертона. В его агентство обратились, чтобы найти госпожу Джейн Туссейнт и ее сына Огастеса Максимилиана Туссейнта. Задача была простая, пинкертоны и без того следили за каждым их шагом с тех самых пор, как они обосновались в Солт-Лейк-Сити. Джейн даже знала в лицо главного местного агента и здоровалась с ним по имени.

Письмо, которое прилагалось к посланию Роберта Пинкертона, написал бывший поверенный Оливера. Эшли Чарльз Туссейнт, десятый граф Уэртогский, умер, не оставив наследника. По этой причине титул и имущество графа переходили к единственному потомку семьи мужского пола, сыну мистера Оливера Туссейнта, Огастесу Максимилиану Туссейнту.

Орландо Пауэрс навел справки и подтвердил, что это действительно так.

– Огастес, ты теперь граф, – объявила Джейн сыну. – Единственный оставшийся Туссейнт. Каким поэтичным бывает порой правосудие.

– Я теперь американец. Я не хочу быть графом, – отвечал Огастес, но эта новость явно возбудила его интерес. – Не хочу ни в чем быть похожим на лорда Эшли.

– Это всего лишь титул. Ты сам решишь, как им воспользоваться. И сам решишь, каким человеком станешь.

– А нам обязательно жить в доме лорда Эшли?

– У него было несколько домов. Даже дом в Париже. Думаю, мы можем поселиться где захотим. Но я уверена, что к имуществу и титулу прилагаются еще и обязанности.

– Мама, тебе хотелось бы снова жить в Лондоне?

Она рассмеялась.

– Когда я жила в Лондоне, то была твоей ровесницей. Но теперь, полагаю, моя жизнь в Лондоне будет совершенно иной. Джейн Бут, вдова, – прибавила она и усмехнулась.

– Ноубл сказал, что ты всегда и во всем одерживала верх.

Она улыбнулась ему нежной, печальной улыбкой:

– Наверное, так и есть.

– Я бы лучше дождался Ноубла, – признался он. – Здесь, в Солт-Лейк-Сити.

– У нас есть время подумать. Я попрошу мистера Пауэрса стать нашим представителем в этом деле и все уладить.

– Пока мы здесь, Ноубл не вернется, – печально проговорил Огастес.

– Туда он тоже не вернется. Но он не возвращается из любви. Я в этом уверена.

– Но мама… в Лондоне Бутча Кэссиди никто не знает. И нас не знает. Лондон так далеко от Дикого Запада. И так далеко отсюда.

– И все же недостаточно далеко.

* * *

– Ван? – простонал Сандэнс.

– А?

– У тебя пули еще есть?

В залитой кровью комнатенке чересчур громко щелкнул магазин: Ван проверял, что в нем осталось. Они повели себя глупо, отчаянно, да и плана у них толком не было. Бутч всегда умело все планировал. Оказалось, что отвечать за все, от начала и до конца, куда сложнее, чем они думали.