Онлайн книга «Бандит Ноубл Солт»
|
Мама не все ему рассказала, но Огастес слушал очень внимательно. Он не понимал, зачем им уезжать тайно, но мама всегда отвечала одно и то же: «Они попытаются меня остановить. Им не понравится, что я уезжаю одна. И конечно… их удивит, что мы не планируем возвращаться. Я не хочу неловкостей при прощании». Мама не любила неловкие ситуации, и Огастес об этом знал, но не мог представить, что Люк или мадам Блан станут лить по ним слезы. Он точно знал, что его мать не прольет ни слезинки. Его мать была подобна дорогой вазе, красивой и прочной. По крайней мере, именно так говорил Оливер. Ему было очень сложно не проговориться, не сказать лишнего. И все же он справился. Мадам Блан все равно никогда его не слушала, а Люк обращал внимание только на маму. Накануне отъезда Огастес все рассказал Моник – попросил поклясться, что она никому не скажет, и прошептал свою тайну, зарывшись носом в мягкую шерстку ее котенка. Огастес чуть не лопнул от того, что хранил такую огромную тайну. – Ты напишешь мне письмо? – спросила Моник, чуть надув губки. – Да. Я буду присылать тебе открытки из всех городов в Америке, а подписывать их буду Гас. Он не рассказал ей про Ноубла Солта. Он не знал. Мама скрывала это даже от него, до тех самых пор, пока они не сели в поезд, которым должен был ехать и он. Теперь она жалела, что вообще сказала Огастесу. На «Адриатику» их доставил небольшой пароходик, сновавший между доками и гигантскими лайнерами, что стояли во внешнем порту, и ничем лишним не оборудованный. Пассажиры – все они плыли первым классом и были одеты в лучшие свои наряды – цеплялись за поручни, пока суденышко прыгало по волнам, щедро обдававшим их солеными брызгами. Когда пароходик спустя двадцать минут добрался до «Адриатики», губы у мамы побелели, а на лбу выступили капельки пота. Гигантская дверь в борту лайнера открылась, из нее опустился трап, пароходик подошел ближе и прицепился к нему боком, после чего пассажиров первого класса провели вверх по качавшимся сходням, уверяя, что «Адриатика» – «самый современный круизный лайнер в мире». Их с мамой встретил говоривший по-английски стюард, который хотел отвести их в каюту, но мама попросила проводить их на палубу: – Мой охранник задерживается. Боюсь, что он не прибудет вовремя. Я хочу дождаться его на верхней палубе. Оставьте мне ключ и отнесите вещи в нашу каюту. Мы вызовем вас позже, когда разместимся. Первым его заметил Огастес, разглядывавший шляпы всех цветов и размеров, что вразнобой качались над палубой последнего пароходика. Ноубл Солт стоял, убрав одну руку в карман и держа в другой новехонький с виду чемодан. За плечами у него висел рюкзак, похожий на тот, что имелся у Огастеса. На нем был тот же серый костюм, в котором они видели его перед клиникой, а когда он поднял глаза на сверкавшую прямо над ним громаду «Адриатики», Огастес разглядел у него на лице, под полями круглой шляпы, то же недоверчивое выражение. – Это он, мама, – сказал Огастес и с удивлением почувствовал, что в глазах у него стоят слезы. – Он приехал. Наверное, мама тоже пыталась удержать слезы. Она не ответила ему, даже не сжала его руку. Ухватившись за поручень, она проговорила: – Спасибо, Ноубл Солт. – Думаешь, он нас видит? – спросил Огастес и тут же принялся что было сил размахивать руками. |