Книга Смертельный код Голгофы, страница 26 – Филипп Ванденберг

— Это потому, что я не появилась перед вами вся в расстроенных чувствах, убитая горем? Я считаю, что траур — это состояние души, а не внешности.

Сквозь стеклянные стены оранжереи проходили яркие солнечные лучи, и игольчатые пальмовые листья бросали причудливые тени на накрытые белым столы. Одно долгое мгновение эти двое, чьи судьбы пересеклись столь неожиданным и роковым образом, сидели друг напротив друга молча. Гропиус заговорил первым:

— Хочу вас заверить, что я искренне сожалею о случившемся. Примите мои соболезнования и выражения глубочайшего сочувствия. Хотел бы, чтобы этого не случилось. Этот разговор я предложил вам в надежде, что сообща мы могли бы прояснить дело. Во всяком случае я уже сейчас хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли.

Ничего не говоря, Фелиция пожала плечами, и, после того как оба заказали кофе, Гропиус продолжил:

— Я только хотел вас попросить — не верьте всему, что пишут в газетах. Ведь до сих пор ничего, вообще ничего не доказано, за исключением того, что я трансплантировал вашему мужу отравленный орган. Детали, обстоятельства произошедшего, мотивы преступников — все это пока еще на стадии прокурорского дознания. А участие мафии в этом деле — спекуляция, не имеющая под собой никаких оснований.

Фелиция молча отвернулась. Это было такого рода молчание, которое могло показаться более оскорбительным, чем самое грубое слово. Без сомнения, Фелиция знала, какое впечатление производит ее поведение, и насладилась им сполна. При этом она вовсе не планировала вести себя с Гропиусом именно так, наказывая его. Ее сдержанность объяснялась, скорее, замешательством в присутствии человека, у которого на совести была смерть Шлезингера. Но так ли это в действительности?

Мгновение, что они провели в молчании, казалось бесконечным. Прежде чем Фелиция смогла сформулировать свою мысль, Гропиус сказал:

— Это не оправдание, но вам, скорее всего, известно, что без трансплантации ваш муж едва ли прожил бы больше двух месяцев.

Фелиция посмотрела на Гропиуса:

— Этого я не знала. Арно всегда умалял значение как аварии, так и своих повреждений. Он не хотел меня беспокоить.

— Авария? Если вы хотите знать мое мнение, то ваш муж стал жертвой заговора.

— То есть? Арно сказал мне, что попал под машину.

— Да, это странная история. В клинике Шлезингер пытался нас убедить, что внутренние повреждения он получил в результате аварии. У меня с самого начала были подозрения. Тип повреждения ткани говорил о взрыве. Печень была будто разорвана на куски, во время операции был обнаружен осколок гранаты, а возможно, и бомбы. Странно, что вы ничего не знаете о случившемся.

С явной усталостью в голосе Фелиция возразила:

— Поймите меня правильно, профессор. Я любила своего мужа. Но он был — как бы это сказать — своего рода одиночка. Иногда я даже спрашивала себя, на ком он женат, на мне или на своей науке.

Гропиус вежливо улыбнулся, помешал ложечкой кофе и сказал:

— Я, конечно, не буду утверждать, что угроза жизни при взрыве или отравление донорского органа связаны между собой. Но вы должны признать, что все это в некотором роде непонятно.

Фелиция оперлась подбородком на сложенные в замок руки и взглянула сквозь стеклянную крышу на небо, как будто оно могло ниспослать ей все объясняющий ответ. Но небеса хранили молчание. Вместо того она почувствовала необычное ощущение единства с этим человеком. Недоверие сменилось заинтересованностью — профессор может быть ей полезен, он может помочь ей пролить свет на прошлую жизнь Шлезингера.