Книга Смертельный код Голгофы, страница 3 – Филипп Ванденберг

Гропиус задумчиво кивнул:

— Какая прекрасная профессия!

— Да, и я не знаю лучшей, — ответил я.

По идее, мне тогда уже надо было насторожиться, поскольку профессор совершенно не проявил интереса к содержанию моего нового романа; похоже, он даже немного обиделся, что я со своей стороны не поинтересовался причинами его путешествия и теми обстоятельствами, которые заставили его отправиться в путь. Во всяком случае все последующие мои попытки продолжить беседу он довольно жестко пресекал. А потом вдруг виновато произнес:

— Вероятно, мое поведение показалось вам слишком бесцеремонным, когда я в вас так вцепился?

— Ну что вы! — попытался утешить я Гропиуса. — Если это помогло вам успокоиться…

Из громкоговорителя салона послышался квакающий звук, и нам сообщили, что через несколько минут мы совершим посадку в аэропорту Леонардо да Винчи. Спустя некоторое время наш самолет остановился перед застекленным терминалом.

В здании аэропорта каждый пошел своей дорогой. Меня не покидало ощущение, что это небольшое происшествие с Гропиусом вызвало в нем чувство неловкости. Но что касалось меня, то этот случай почти забылся уже на следующее утро. Именно почти, потому что замечание профессора: «Это все уже в прошлом» — навело меня на размышления…

Сразу после завтрака я уселся за выкрашенный зеленой краской деревянный стол перед стопкой белой бумаги — ужасом для любого автора. Стол этот для меня любезно принесла на террасу синьора Моретти, хозяйка отеля, и подвинула его поближе к перилам. Отсюда открывался прелестный вид на крыши Тиволи, и взгляд уходил к горизонту, на запад, туда, где кутался в осеннюю дымку Рим.

Я много работал, прерываясь только на длительные прогулки. На пятый день, сидя на террасе и дописывая последнюю страницу литературного конспекта будущего произведения, я вдруг услышал за спиной осторожные шаги и обернулся.

— Профессор, вы? — удивился я. Находясь мыслями в дебрях романа, я производил на посетителей странное впечатление, приводившее всех в замешательство. Гропиус попытался сгладить неловкость, произнеся приветственные любезности, уместно звучавшие из уст только в высшей степени вежливых людей, и наконец перешел к делу.

— Вы, вероятно, удивились, что я вот так запросто нашел вас, — начал он после того, как я предложил ему стул.

Я пожал плечами, показывая, что это обстоятельство мне безразлично, — реакция, о которой уже через мгновение я пожалел; ничего удивительного, в тот момент я еще не знал, что меня ожидает.

С тех пор как мы несколько дней назад повстречались в самолете, профессор впервые посмотрел на меня пристально.

— Я ищу сообщника! — сказал он тихо, но очень проникновенно. Его тон придал обычным словам таинственность.

— Сообщника? — переспросил я. — Почему вы обратились именно ко мне?

Гропиус огляделся, как будто проверял, нет ли поблизости нежелательных свидетелей. Он боялся, это я видел ясно, и совершенно очевидно, что ответ на мой вопрос дался ему непросто:

— Я знаю, мы едва знакомы, собственно, вообще незнакомы; но это, может быть, даже лучше для ситуации, в которую я попал.

— Даже так? — Замечания профессора действовали мне на нервы, и у меня чуть было не сорвалось с языка: «Профессор, вы крадете у меня время. Я здесь, чтобы работать. Удачного дня». Но я этого не сказал.