Книга Прежде чем ты узнаешь мое имя, страница 141 – Жаклин Баблиц

Когда она добирается до Уголка поэтов Собора, комок в горле Руби, наконец, отступает, и горячие слезы проливаются, заставляя расплываться слова, выгравированные на каменных плитах пола и стен. Она стоит перед памятником в честь мастеров слова этой страны, тех, кто кропотливо перевел человеческий опыт в крошечные, совершенные предложения. Писатели, которые своими словами изобразили мир и его печали.

Оставшись одна, Руби читает вслух цитаты тех поэтов, имена которых знает лучше всего.

Есть Миллей с ее песнями и эпитафиями. Дикинсон, описывающая плен и сознание. Эмерсон и Хемингуэй, просящие только правды, и Хьюз с его душой, глубокой, как река. А также Болдуин, говорящий о нарушении общественного порядка.

И это.

Уолт Уитмен. Мужчина, поэт, который так любил Нью-Йорк и был любим этим городом в ответ.

Я где-нибудь остановлюсь, ожидая тебя^[40].

Другие посетители уходят, оставляя рыдающую женщину наедине с поэтами и горем. Целые поколения писателей тянутся вниз, чтобы обнять ее, оставляя свои представления о жизни и выживании на ее коже.

Руби приглашает Джоша к себе, как только возвращается домой. Она говорит, что хочет что-то ему сказать, но, когда он входит в крошечную студию, заполняет ее, у Руби нет слов. Она бросается к нему, прижимается к его коже, прежде чем он успевает поздороваться.

Занимаясь любовью в первый раз, они неуклюжи и осторожны. Они учатся ориентироваться в новом теле, что лежит перед ними, в этом новом клубке нервов. Они смеются друг другу в губы и закрывают глаза, когда их следует держать открытыми, но в этом многочасовом исследовании нет ни смущения, ни колебаний. Они учат друг друга, приветствуют полученные уроки, и когда Руби приходит к кульминации на руке Джоша, ей кажется, что ее тело словно расправляется, пустые уголки ее тела наконец-то заполняются.

– Я где-нибудь остановлюсь, ожидая тебя, – шепчет она, но Джош наэлектризован, синий свет гудит внутри него, заглушая ее признание. Неважно. Они будут делать это снова и снова, с каждым разом все лучше понимая друг друга.

Ной оплачивает мои похороны. Саму службу он не посещает, оставаясь верным своему заявлению о том, что никогда не посетит Висконсин. Тем не менее, он платит за цветы, гроб и бутерброды, которые подают после. И за кремацию моего тела тоже. Ной только просит сделать что-то особенное с моим прахом. Он говорит о туманностях, о ярких ночных небесах и об умирающих звездах, но никто его не понимает.

– Руби, – заявляет он. – Нам придется сделать что-то самим. Для нее.

В день похорон СМИ сообщают, что маленькая часовня на углу Пирсон и Флашинг заполнена скорбящими. Люди высыпают на гравийную подъездную дорожку, вытягивая шеи, чтобы услышать службу, идущую внутри. Здесь дети из моей средней школы и зеваки из других городов, а Тэмми и ее мать сидят в первом ряду, рядом с Глорией. Мать, дочь и опекун объединились, наслаждаясь кратким мгновением, когда и они находятся в центре внимания. У них уже запланированы встречи с продюсерами криминальных шоу, а на прошлой неделе они дали интервью одному из еженедельных бульварных журналов. Я не возражаю. Я бы хотела показать им что-то за пределами этого города, за пределами этих людей. Тэмми всегда была добра ко мне. Возможно, сложившаяся ситуация – шанс и для ее матери, и для Глории на лучшую жизнь.