Книга Художник из 50х Том II, страница 115 – Сим Симович

Гоги дошел до Парка Горького, присел на скамейку. Достал последнюю сигарету из пачки, закурил. Курил медленно, смакуя каждую затяжку. После этой сигареты он бросит курить — символический жест начала новой жизни.

Вокруг просыпался город. Первые трамваи, спешащие на работу люди, уличные торговцы. Жизнь продолжалась, а он больше не был ее заложником. Был просто наблюдателем, свободным от обязательств и ожиданий.

Докурил, бросил окурок в урну. Встал со скамейки, потянулся. Тело было усталым от бессонной ночи, но душа — легкой, как давно не было.

— Теперь главное — не растерять это чувство, — пробормотал он себе под нос.

Гоги зашагал дальше, не зная куда. Может, к Ане в Переделкино — посмотреть на старую яблоню под которой они когда-то сидели. А может, просто будет идти, пока не устанут ноги.

Впервые за месяцы у него было время. Время думать, мечтать, просто существовать. И никто не мог отнять у него это время — ни Крид, ни Берия, ни государственные планы.

За спиной остался министерский кабинет с его бумагами и заботами. Впереди лежал неизвестный путь — пугающий и манящий одновременно.

Но страха больше не было. Была только тихая радость человека, который наконец позволил себе быть собой.

Билет до Ленинграда Гоги купил в тот же день, не раздумывая. В кассе удивились — обычно на «Красную стрелу» билеты раскупали заранее, а тут вдруг освободилось место в купе первого класса. Словно судьба подталкивала его к этой поездке.

Собрался быстро — небольшой чемодан с самым необходимым, альбом для рисования, коробка акварельных красок. Больше ничего не понадобится. Министерские костюмы остались висеть в шкафу — пусть напоминают о прошлой жизни тому, кто займет его место.

Вечерний поезд отходил с Ленинградского вокзала точно по расписанию. Гоги устроился у окна, наблюдая, как мелькают огни Москвы за стеклом. Город становился все меньше, растворяясь в зимней темноте, унося с собой последние связи с прежней жизнью.

Купе было комфортным — мягкие кресла, белоснежное постельное белье, вежливый проводник в накрахмаленной форме. Роскошь, к которой он успел привыкнуть за месяцы министерства. Но теперь это не имело значения — он ехал не как важный чиновник, а как обычный пассажир, стремящийся к неизвестной цели.

Гоги достал альбом, начал набрасывать то, что видел за окном. Заснеженные поля, темные леса, редкие огоньки деревень. Простые, знакомые с детства пейзажи средней полосы России. Карандаш скользил по бумаге легко, без напряжения — рука вспоминала забытые навыки.

— Не спится? — спросил сосед по купе, пожилой профессор в очках.

— Не хочется тратить время на сон, — ответил Гоги, не отрываясь от рисунка. — Давно не видел страну из окна поезда.

— Понимаю. Я сам преподаю историю в Ленинградском университете, регулярно езжу в командировки. Но каждый раз поражаюсь — какая у нас красивая земля.

Профессор подсел ближе, посмотрел на набросок.

— Вы художник?

— Был когда-то, — Гоги улыбнулся. — Сейчас пытаюсь вспомнить, как это делается.

— Прекрасная работа. Чувствуется любовь к природе.

Они разговорились. Профессор рассказывал об истории мест, мимо которых пролегал их путь — древних торговых путях, старинных монастырях, боях Великой Отечественной. Гоги слушал, рисовал, впитывал рассказы как губка.