Книга Художник из 50х Том II, страница 33 – Сим Симович

Гоги прорезал складки на одежде куклы. Простая рубаха, штаны, сапоги — обычный человек без особых примет. Каким мог быть Георгий Валерьевич Гогенцоллер, если бы не вмешательство свыше.

— А может, я и есть тот самый обычный человек, — пробормотал он. — Просто внушили, что особенный.

Воспоминания о прошлой жизни в 2024 году… А что если это не воспоминания, а галлюцинации больного разума? Что если он действительно Георгий Валерьевич, родившийся в 1921 году, а всё остальное — плод воображения, попытка сознания объяснить собственную странность?

Нож дрогнул в руке, оставил неровный след на дереве. Гоги остановился, глубоко вдохнул. Такие мысли были опасны — они вели в лабиринт сомнений, из которого можно было не выбраться.

— Не важно, кто я на самом деле, — сказал он вслух. — Важно, что я делаю здесь и сейчас.

Он снова взялся за работу. Теперь нужно было сделать сочленения — суставы, в которых части тела будут соединяться. Это самая сложная часть работы — кукла должна двигаться естественно, как живой человек.

Плечевые суставы, локтевые, запястья. Тазобедренные, коленные, голеностопные. Каждый требовал точного расчёта, правильного угла. Ошибёшься на миллиметр — и движения будут неестественными, кукольными.

— Как в жизни, — усмехнулся Гоги. — Малейшая ошибка — и ты уже не человек, а карикатура на него.

Он думал о своём выборе работать на Берию. Был ли это выбор? Или иллюзия выбора? Альтернативой была смерть или лагеря — не слишком богатая палитра вариантов.

А решение возглавить студию А4+? Тоже казалось добровольным. Берия предложил, он согласился. Но разве мог отказаться? Отказ означал бы потерю доверия, конец карьеры, возвращение к прежней безвестности.

— Каждое решение предопределено предыдущими, — пробормотал он, шлифуя деревянную ладонь наждачной бумагой. — Свобода выбора — это миф для наивных.

Но странное дело — чем больше он думал об этом, тем спокойнее становился. Если он марионетка, то по крайней мере играет в хорошем спектакле. Создаёт красоту, приносит радость детям, оставляет след в искусстве.

Многие ли могут похвастаться таким? Сколько людей живут и умирают, не оставив после себя ничего, кроме потомства? А он создаёт фильм, который переживёт его на десятилетия.

Гоги отложил инструменты, посмотрел на результат работы. Деревянная фигурка лежала на столе — ещё не кукла, но уже не просто кусок дерева. Нужно было просверлить отверстия для ниток, собрать части воедино, покрасить.

Но самое интересное было впереди — оживление. Момент, когда кукла впервые поднимется на ниточках, сделает первый шаг, повернёт голову. Рождение искусственной жизни, подчинённой воле кукловода.

— А кто мой кукловод? — спросил он у деревянной заготовки.

Ответ пришёл неожиданно ясный: никто. И все одновременно. Берия дёргает за одни ниточки, Крид — за другие, система — за третьи. Но кукловоды тоже марионетки в руках истории, идеологии, обстоятельств.

Единственная реальная свобода — это свобода качества. Нельзя выбрать, танцевать или не танцевать. Но можно выбрать, как танцевать — красиво или уродливо, с душой или механически.

Гоги взял тонкое сверло, начал делать отверстия в суставах куклы. Работа требовала предельной аккуратности — одно неверное движение, и заготовка испорчена.

— Вот и я, — пробормотал он. — Не могу отказаться от танца, но могу танцевать красиво.