Книга Долина смерти, страница 116 – Карина Халле

— Уже лучше, — отвечает она, прижимаясь ко мне, и по спине бегут мурашки. — Спальник помог.

— Банальное выживание, — пожимаю плечами, наклоняясь к ее шее. — Тепло тела — лучший способ бороться с переохлаждением в полевых условиях.

— И отличная возможность заняться сексом.

Я не могу сдержать смех, целуя ее кожу.

— Да, и это тоже.

Я отстраняюсь, и она целует меня, заглушая все возражения. Ее губы мягкие, настойчивые. Нам нельзя этого делать — снова — с Элаем рядом, да и в таком состоянии. Но я отвечаю на ее поцелуй, словно околдованный.

Ее рука скользит вниз, между нами, обжигая кожу. Я сдерживаю стон, когда она обхватывает мой член. Нежно сжимает, раздвигает бедра и медленно направляет меня в себя. Мучительно медленно. Она смотрит мне в глаза, открыто, без притворства. И от этого у меня щемит в груди.

Мы замираем на мгновение, вдыхая друг друга. Она такая теплая, такая мокрая. Я мог бы остаться здесь навсегда.

Потом с ее губ срывается тихий стон, и мы начинаем двигаться. Едва ощутимо, еле покачивая бедрами. Но это оказывается даже лучше, чем вчерашняя спешка.

Я снова наклоняюсь к ее шее, вдыхая соленый запах пота и слушая ее прерывистое дыхание у своего уха. Каждое движение тихое и осторожное, но натянутое до предела, словно струна, готовая оборваться.

— Дженсен, — шепчет она, мое имя срывается с губ вместе с очередным вздохом, и она прижимается ко мне еще сильнее.

А потом время перестает существовать. Остается только тепло наших тел, медленный ритм, нарастающий между нами, пока не превращается в дикую, неконтролируемую страсть.

Она кончает первой, сжимая меня так сильно, что я чуть не теряю сознание. Стонет тихо, прижимаясь ко мне. Этот звук и ощущение окончательно ломают меня — оргазм накрывает, как лавина. Я дрожу, опустошаясь, и черт возьми, ощущаю себя живым.

Лежим, задыхаясь, в этом чертовом спальном мешке. Наконец, собираюсь с силами и говорю: «Спасибо». И в этот момент понимаю, насколько благодарен за ее тепло и за то, что мы хоть немного в безопасности. Хоть на секунду хочется поверить, что я снова на ранчо, и она просто спит в моей комнате. Вот только я не ценил то, что имел. И теперь, когда я это потерял, готов отдать все, чтобы это вернуть.

— Это ты от отца научился? — спрашивает она нежным голосом. — Всему этому про выживание. Ну, всем этим навыкам?

Вопрос застает меня врасплох. Мы никогда толком не говорили о моем отце — я упоминал о его смерти, но не о том, что было до. Не о том, чему он меня научил, и о том, что я потерял, когда он умер.

— Да, — говорю я после паузы, и мой голос звучит грубее, чем я хотел. — Это у нас семейное. Он научил меня всему об этих горах. Как в них выживать. Он любил здесь бывать, проводил каждую свободную минуту вдали от ранчо, исследуя.

— Ты скучаешь по нему, — тихо говорит она.

Это простое признание высвобождает что-то у меня в груди, давление, которое нарастало годами.

— Каждый день, — признаюсь я. — Он не был идеальным — у него был вспыльчивый характер, он мог быть жестким со мной, когда я ошибался. Но он был хорошим человеком, понимаешь? Научил меня. Как жить честно, даже когда трудно. Даже когда приходится делать то, чего не хочешь.

— Должно быть, было тяжело, когда кто-то вроде Маркуса взял такую власть, — говорит она.