Книга Долина смерти, страница 117 – Карина Халле

Я слегка напрягаюсь, инстинктивно защищаясь при упоминании о Маркусе. Потом заставляю себя расслабиться. Сейчас нет смысла притворяться, не после всего, что мы пережили. И мы не знаем, какие ужасы ждут нас впереди.

— Было, — говорю я. — Для него и для меня. Он всегда говорил, что слово мужчины — это его обязательство, и честь важнее всего. Когда он умер, ранчо уже было в беде. Долги накапливались, имущество было перезаложено. Ранчо принадлежало нашей семье на протяжении поколений, но я понятия не имел, что он брал кредиты под залог дома, чтобы расплатиться с Маркусом. Я был просто ребенком. В восемнадцать вдруг стал ответственным за все — за ранчо, за мою мать. И Маркус предложил выход, хотя я знал, что именно из-за него мой отец оказался в таком тяжелом положении. Поэтому я согласился.

— И теперь ты в ловушке, — говорит она, с пониманием в голосе.

— Сам виноват, — говорю я, глядя в потолок. — Я знал, на что иду. Просто обманывал себя. Говорил, что это временно. Пока я не поставлю ранчо на ноги. Что я умнее отца и смогу переиграть Маркуса. Потом говорил себе, что сделаю это только ради матери. Чтобы оплатить ее лечение. Потом… всегда находилась причина продолжать. Идти на компромиссы.

— Ты пытался спасти свой дом. Свою семью. Свое наследие.

— Но какой ценой? — спрашиваю я, смотря ей в глаза. — Я стал тем, кем мой отец бы не гордился. Тем, кто закрывает глаза на правду. Кто ищет оправдания. Кто ставит выживание выше чести.

Она молчит, внимательно изучая мое лицо.

— Поэтому ты держишь всех на расстоянии? Живешь в одиночестве? Сначала я думала, что тебя прикрывают. Но теперь я вижу, что тебя просто никто не знает.

Эта проницательность бьет по больному месту.

— Так проще, — признаюсь я. — Трудно подпускать людей, когда стыдишься того, кем стал. И я не хотел втягивать кого-то еще в мир Маркуса. Безопаснее держаться одному. — Я делаю паузу. — Не говори, что ты еще и психолог.

— Я не психолог, — говорит она. — В бюро я работаю в отделе по расследованию насильственных преступлений. Пропавшие без вести. С нами работают психологи, и со временем учишься разбираться в людях — в преступниках, в жертвах.

— Значит, ты меня анализируешь.

— Не могу удержаться, — говорит она, проводя пальцами по моему лбу. — Но даже до всего этого, — она обводит рукой, — ты казался… одиноким. Словно отгородился от мира.

Хочу отрицать, но зачем?

— Когда умер отец, что-то сломалось во мне, — тихо говорю я. — Ранчо, Маркус, болезнь матери… все это причины, но и оправдания тоже. Правда в том, что я боюсь снова потерять кого-то. Боюсь привязаться.

Это признание висит в воздухе между нами. Более интимное, чем наша нагота. Я никогда раньше не говорил этого вслух. Не признавался в своем страхе.

— Когда все закончится, — продолжаю я, — если мы выберемся… Я хочу стать другим. Лучше. Стать тем, кем меня воспитал отец. Разорвать все связи с Маркусом. Вести дела честно, даже если это будет означать потерю ранчо. Найти способ заботиться о матери, не продавая душу.

— Звучит неплохо, — тихо говорит она. И в ее голосе я чувствую искренность. Она верит в меня.

— А что насчет тебя? — спрашиваю я. — Вернешься в ФБР? Будешь гоняться за преступниками? За такими, как я?

Она вздыхает.

— Не знаю. Раньше я знала, чего хочу. У меня была четкая цель. А теперь… — она замолкает. — Теперь я не знаю ничего. Кроме того, что должна найти Лейни. Нужно поставить точку, как бы больно мне ни было, как бы сильно это меня ни убило.