Книга Огонечек для ледяного герцога, страница 63 – Элен Славина

Лес здесь был другим. Не враждебным, но… наблюдающим. Молчаливым стражем на пороге чего-то важного.

Внезапно моя лошадь остановилась как вкопанная и тревожно зафыркала. Прямо перед нами, перегораживая тропу, лежало огромное, поваленное бурей дерево. Его ствол, покрытый мхом и грибами, был толщиной в несколько обхватов.

— Объезжать? — предположила мать, окидывая взглядом непроходимые заросли по сторонам.

— Нет, — я слезла с седла и подошла к дереву. — Бабушка говорила: «Ищи знак, а не тропу».

Я провела рукой по шершавой коре, и пальцы наткнулись на нечто гладкое и холодное. Вросший в дерево камень, на котором был вырезан тот самый узор — сплетение корней и паутины.

— Это оно. Здесь.

Я привязала лошадь, обошла дерево и замерла. За ним тропа не продолжалась. Вместо неё в склоне холма зиял низкий, тёмный проём, почти полностью скрытый свисающими корнями и заснеженными ветвями кустарника. Оттуда тянуло запахом сырой земли, старого камня и… свежеиспечённого хлеба.

— Пещера? — недоверчиво произнесла Мелисса.

— Дом, — поправила я и, отодвинув занавесь из корней, сделала шаг внутрь.

Туннель был коротким и вёл не вглубь горы, а вниз, превращаясь в крутую лестницу, высеченную в скале. Спустившись на несколько метров, мы оказались в просторном подземном помещении.

Это было не похоже ни на что, виденное мной прежде. Сводчатый потолок был оплетён живыми, светящимися корнями, которые давали мягкий золотистый свет. Воздух был тёплым и сухим, пахло тем же хлебом, сушёными травами и чернилами. Вдоль стен стояли груды книг и свитков, глиняные кувшины с руническими письменами, пучки засушенных растений.

В центре на очаге томился медный котёл, а у огня, в глубоком кресле, сколоченном из коряг, сидел тот, кого мы искали.

Он был стар.

Невероятно, древне стар. Его кожа напоминала высохшую кору дерева, а длинные седые волосы и борода сплетались воедино с моховой опушкой на его плаще. Но когда он поднял на нас глаза, я вздрогнула. Они были ярко-зелёными, абсолютно ясными и молодыми, полными бездонного знания. В них светилась сама душа леса.

— Аурелия прислала, — произнёс он. Его голос был скрипом старого дерева, шелестом листьев. — Я знал. Древесная кровь волнуется уже третьи сутки. Садитесь. Чай закипает.

Мы молча опустились на низкую скамью рядом с очагом. Старик, не спеша, разлил по чашкам густой дымящийся напиток. Он пах мятою, имбирём и чем-то неуловимо знакомым — магией нашего собственного очага.

— Я — Корнелик, — представился он, как будто это что-то объясняло. Возможно, так оно и было. — А вы — потерявшие и ищущие. Две ветви одного дерева, долго росшие врозь. — Его взгляд скользнул по моему лицу, затем по лицу матери. — Одна — с ликом луны, другая — с сердцем, исполосованным бурями. Вы ищете мальчика. Кровь вашей крови.

Мелисса беззвучно кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

— Храм Святой Элины, — тихо сказала я, протягивая ему мешочек с травами. — Бабушка… Аурелия просила передать это вам. В знак уважения и за помощь.

Корнелик взял мешочек, понюхал его и с удовлетворением кивнул, убрав его в складки своей одежды.

— Храм, — произнёс он задумчиво, отхлебнув чаю. — Его нет.

У меня похолодело внутри.

— Его… разрушили?

— Нет. Его переместили, — старик улыбнулся, и его лицо покрылось сетью новых морщин. — В прямом смысле. Две зимы назад земля под ним… зашевелилась. Решила, что место осквернено. Слишком много слёз, слишком много отчаяния впитали его камни. И храм… ушёл. Осел в грунт на пол-этажа. Никто не пострадал, но служить там стало невозможно. Его забросили.