Книга Огонечек для ледяного герцога, страница 66 – Элен Славина

Это было слово, которое он, наверное, пытался сказать всем женщинам, что ухаживали за ним. Но в тот миг оно прозвучало как приговор и как благословение.

Мелисса рухнула на колени прямо на пыльный пол холла, не в силах сдержать рыдания. Она не решалась подойти ближе, боясь спугнуть этот хрупкий миг.

— Кай, — прошептала она, и это имя на её устах прозвучало как молитва. — Мой мальчик. Мой маленький мальчик.

Ильза молча наблюдала за этой сценой, и её собственное строгое лицо смягчилось. Она видела не колдунью, не опасную незнакомку. Она видела мать. Измученную, исстрадавшуюся, но настоящую.

Я стояла позади, чувствуя, как по моим щекам катятся горячие слёзы. Я смотрела на своего брата.

Крошечного, испуганного, живого.

Война с Фростхартами, угроза Сибиллы, древние камни силы — всё это вдруг отошло на второй план, утратило значение перед лицом самого простого и самого важного чуда. Мы нашли его. Он был здесь. И он был прекрасен.

Теперь предстояло самое трудное: не напугать его, заслужить его доверие и решить, как уберечь это хрупкое счастье от надвигающейся бури. Но в тот момент, в пыльном холле старого дома, было только тихое, щемящее чудо воссоединения.

Мы вышли из дома ван Гельдеров, и мир будто перевернулся. Воздух столицы, ещё недавно казавшийся враждебным, теперь пах свободой и надеждой.

Мама, бледная и трепетная, прижимала к груди завёрнутого в тёплый плащ Кая. Мальчик, утомлённый слезами и чужими людьми, уже засыпал у неё на плече, сжимая в крошечной ручонке её палец.

Тётя Ильза, сдавленно рыдая, осталась на пороге — мы договорились, что она навестит его, когда всё уляжется. Старая женщина, в конечном счёте, любила его и понимала, что мы — его кровь, его единственный шанс на настоящую семью.

Мы поспешили к городским воротам, где оставили лошадей, торопясь убраться из этого осиного гнезда до того, как Сибилла или её люди опомнятся.

— Нужно поесть в дорогу, — практично заметила я, замечая, как у матери подкашиваются ноги от пережитого потрясения. — И тебе подкрепиться надо.

— Но, Сибилла… — испуганно произнесла мать.

— Мы успеем. Тем более, она не знает, что мы в городе, — самоуверенно ответила я и показала на первую попавшуюся хлебную лавку у самых ворот.

Воздух там был густым и тёплым, пах свежим хлебом, корицей и жареным луком. Я усадила матушку с ребёнком за дальний столик в углу, в тени, и направилась к прилавку.

И вот тогда я её увидела.

Она стояла у кондитерской витрины, разглядывая сладости с видом королевы, снизошедшей до плебейской забавы.

Высокая, ослепительная, в дорогом платье из серебристо-серого бархата, отороченного горностаем. Её пальцы, унизанные перстнями, лениво водили по стеклу. Сибилла.

Моё сердце замерло, а затем забилось с бешеной силой. Я резко отвернулась, натянув капюшон глубже на лицо, и сделала вид, что выбираю хлеб. Сквозь гул крови в ушах я услышала её голос — сладкий, как патока, и острый, как бритва.

— Эту безделицу, — сказала она продавцу, кивнув на самый дорогой торт. — И завершите получше. Это подарок для одной… милой семейки. У них сегодня такой радостный день. Появился новый член семьи.

Ледяная рука сжала моё сердце.

Она знала. Она всё знала.

Я осторожно посмотрела на неё. Она уже не сводила с меня глаз. Не на прилавок, не на продавца, а прямо на меня. В её глазах цвета зимнего неба горел холодный, торжествующий огонь. Она медленно, как кошка, играющая с мышкой, провела кончиком языка по губам.