Книга Огонечек для ледяного герцога, страница 69 – Элен Славина

— Мой мальчик, мой маленький внучок, — прошептала бабушка, и её шёпот был похож на шелест листьев. Она склонилась и губами, шершавыми от ветра и времени, коснулась пухлых, бархатистых щечек Кая. А потом подняла на нас глаза, и в них, сквозь радость, проглянула знакомая тень тревоги. — Вы сделали то, что нужно было. Вернули то, что принадлежит семье Санклоу, но я уверена, что это не осталось без внимания. Кое-кто прознал про воссоединение. И скоро будет здесь, чтобы вернуть должок. А пока…

— Бабушка, ну что ты говоришь, — укоризненно сказала я, чувствуя, как по спине пробегает холодок, — давайте хотя бы сегодня будем просто счастливы. А завтра… наступит завтра.

— Правильно, Раэлла, — бабушка кивнула, и тень отступила, смытая новой улыбкой. — Мне нужно кое-что вам показать. Идёмте за мной.

Она повела нас не в главную горницу с массивным дубовым столом, а в сторону маленькой, всегда запертой комнатушки, что стояла в дальнем конце коридора, в вечной тени. Флора уже ждала у двери, вся сияя от нетерпения и гордости, переминаясь с ноги на ногу в своих стоптанных тапочках.

— Закройте глаза, — прошептала она, прыгая на месте так, что её рыжие кудряшки подпрыгивали вместе с ней. — Обещайте, что не подглядите!

Мелисса и я переглянулись.

В её глазах читалась та же смесь эмоций, что бушевала и во мне: тревога, надежда, любопытство. Что они могли придумать? Мы послушно зажмурились. Послышался глухой скрип давно не отворявшихся петель, лёгкий шёпот заклинания и тихий смешок Флоры.

— Можно смотреть! — скомандовала она, и в её голосе звенел настоящий восторг.

Мы открыли глаза и замерли на пороге.

Это была та самая маленькая, всегда пустовавшая и пыльная комнатка. Но теперь её было не узнать.

Стены кто-то старательно, хоть и не без помощи магии взрослой руки, выкрасил в тёплый, медово-солнечный цвет. Лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь маленькое, идеально вымытое окошко, лежали на них золотистыми пятнами. У окна, на самом свету, стояла колыбелька — не новая, из темного дуба, искусно резная, явно сделанная местным умельцем много лет назад, но тщательно отшлифованная до бархатистой гладкости и покрытая свежим лаком, от которого пахло смолой и воском. В ней лежала пухлая перинка, застеленная белоснежной простынкой, и маленькая подушечка, набитая душистым сеном и сушёной мятой.

Рядом с колыбелью, вплотную, чтобы можно было протянуть руку, не вставая, стояла невысокая деревянная кровать. Я ее и раньше видела. Несколько лет назад, когда мама жила с нами, она спала на этой самой кровати. А когда ушла от нас, бросила всё. Кровать со всей мебелью, вещами и горькими воспоминаниями была спрятана в дальний сарай. На который повесили ржавый амбарный замок. Теперь же кровать вернулась, сияя свежей краской, заправленная стёганым одеялом с узором из лесных ягод.

На полу лежал яркий самотканный коврик из разноцветных лоскутков — синих, как васильки, красных, как рябина, и зелёных, как майская трава. На полках, ещё пустующих, стояло несколько деревянных игрушек, вырезанных с большой любовью: неуклюжий медвежонок, птичка с тонко проработанными, раскрытыми крыльями, тряпичная кукла в платье из грубого льна. И у самого края — фигурка лесной дикой кошки, гибкой и грациозной, с глазами из зелёных камешков. Точная копия меня в зверином облике. Молчаливое напоминание о том, в какой семье родился этот мальчик и кем он, возможно, станет, когда подрастет.