Книга Огонечек для ледяного герцога, страница 70 – Элен Славина

В углу, наполняя комнату сухим, живым теплом, весело потрескивая и покрякивая, пылали в небольшой печурке поленья. Их отблески танцевали на стенах, делая и без того уютную комнату живой и дышащей.

Всё здесь, до последней щепки, дышало такой нежной, тщательной, выстраданной заботой, такой безграничной любовью, что у меня перехватило дыхание и в горле встал горячий, тугой ком.

— Это… это Флора всё придумала, — голос бабушки дрожал от переполнявших её чувств. — Бегала по всей деревне, выпрашивала у соседей то лоскуток, то щепочку, то горсть краски. Говорила всем: «Братику нужно гнёздышко, тёплое и уютное». А колыбельку нам отдала вдова старого лесника, помнит ещё своих детей… Говорит, пусть новая жизнь в ней начинается…

Флора, сияя, подошла к матери и осторожно, почти с благоговением, потрогала рукой спящего Кая, проведя пальцами по его крошечной ладошке.

— Он будет здесь жить? С нами? Навсегда? — прошептала она, и её глаза сияли, как два самых ярких солнышка в летнем небе.

Мелисса не могла вымолвить ни слова.

Она только кивала, беззвучно шевеля губами, а слёзы, которые она больше не могла сдерживать, ручьями текли по её бледному лицу и капали на рыженькие волосы сына, сверкая на них, как утренняя роса. Она медленно, боясь разбудить, ступая неслышно, подошла к колыбели и опустила его на мягкую перинку. Кай крякнул во сне, повернулся на бок, уткнувшись носиком в подушку, сладко вздохнул и затих, обняв пальчиками край одеяла.

Он был дома.

Мы стояли вчетвером вокруг колыбели — четыре поколения семьи Санклоу. Бабушка, положив свою грубую, тёплую руку на плечо дочери.

Мелисса, не отрывая влажного, сияющего взгляда от сына.

Я, обняв за узкие, горячие плечи Флору, которая прижалась ко мне всем своим маленьким телом, полным счастья.

Разбитая когда-то семья, собравшаяся по кусочкам, как тот самый лоскутный коврик на полу. И этот маленький, беззащитный мальчик стал тем самым недостающим звеном, тем волшебным клеем, который скрепил нас навсегда.

— Смотри, — тихо сказала бабушка, указывая на стену над колыбелькой.

Там, на свежевыкрашенной стене, детской, ещё неуверенной рукой был выведен углём незамысловатый, но полный глубокого смысла рисунок: большое, могучее дерево с мощными, уходящими в землю корнями и раскидистой, густой кроной, укрывающей всех под ней. А под ним — пять маленьких фигурок, крепко держащихся за руки.

Пять. Мы все. Все вместе.

Лёд в сердце, тот самый, что не растаял от слов и обещаний, что я годами берегла как броню, растаял окончательно и бесповоротно в тёплом, золотистом свете этой комнаты, созданной руками ребёнка, который просто очень-очень хотел, чтобы у его брата был дом.

— По-моему, пора пить чай, — прошептала бабушка, и её голос снова стал обычным, хрипловатым и полным хозяйственной деловитости. Она обняла нас за плечи, прижала к себе, и её улыбка стала мягкой. — Я таких сладких пирогов с брусникой напекла. Ммм… пальчики оближешь. И самовар уже поёт на столе. Пойдёмте, родные мои. Пойдёмте.

Тишина в доме была густой и сладкой, как только что собранный мёд. Она нарушалась лишь потрескиванием поленьев в печи да ровным, безмятежным дыханием спящего в колыбели Кая.

Мы сидели за большим кухонным столом, заваленным бабушкиными пирогами — с мясом, с капустой, с ягодами, собранными прошлым летом и бережно сохранёнными в погребе.