Книга Ведьма и столичный инквизитор, страница 46 – Анна Кайзер

- Значит, кровь не твоя. Соберись и будь мужчиной.

Не скажу, что эти волшебные слова на него подействовали. Но кровавый след на земле местами был вполне отчетлив. А возвращаться сюда никто не хотел. Вот почему мы продолжили путь.

Там где чудовище прошло стволы деревьев частично были лишены ветвей.

Оно здесь. Раненое. Или только что убившее.

Следы вели напрямик, через бурелом, прямо к мельнице. Она возникла из мрака внезапно – огромная, покосившаяся громада, похожая на скелет доисторического чудовища, застывшего в предсмертной агонии. Почерневшие от времени и влаги бревна, провалившаяся крыша, застывшее в вечном падении колесо над темной, застойной водой запруды, от которой несло тиной и гнилью.

И звук.

Не стон. Низкое, хриплое рычание, полное нечеловеческой боли и ярости, вырывающееся из черного зева дверного проема. Воздух здесь был пропитан смертью, безумием и тем самым звериным смрадом, что вел нас сюда.

Опытный боец перепрыгнул несколько кустов от первого же рыка. А молодой храбрился:

- Я Вас не оставлю, буду помогать.

Сделал десять шагов и упал в обморок от образа, мелькнувшего в окне. Я его немного потряс за плечи и прислонил к дереву.

Интересно Брандт сам-то их хоть когда-то брал? Или это я ему так не люб?

Я растворился в глубокой тени у самого входа. Внутри мельницы царил хаос лунных лучей, пробивавшихся сквозь щели в крыше, клубящейся пыли и роя мошкары, танцующей в световых столбах. И в центре этого хаоса – Оно.

Чудовище было живым кошмаром, сплетенным из несовместимых частей. Ростом с высокого мужчину, оно стояло на двух ногах, но ноги эти были кривыми, мощными, как у медведя, заканчивающимися огромными лапами с крючковатыми когтями, глубоко впившимися в гнилые доски пола. Туловище, покрытое свалявшейся шерстью грязно-бурого цвета, дышало звериной силой, но было несуразно широким, почти бочкообразным.

Голова массивная, как у разъяренного кабана, с вытянутой мордой и торчащими из пасти желтыми, загнутыми клыками, блестящими в лунном свете. Но над этой свиной мордой – низкий, покатый лоб, покрытый грубой, серой, словно броня, кожей, как у носорога.

И глаза... В свиных, глубоко посаженных глазницах горели глаза.

Человеческие глаза! Темные, карие, полные невыносимой муки, безумного страха и всепоглощающей ярости. В них читалась агония запертого, разрываемого изнутри человека.

На мощной, короткой шее, под спутанной гривой шерсти, тускло мерцал источник этого кошмара – деревянный амулет на грубой кожаной петле, впивающийся в воспаленную кожу.

Очередной заколдованный.

Монстр метался в ограниченном пространстве, круша остатки мебели, ревя от боли, швыряя обломки в стены с силой, от которой содрогались старые бревна. Его когти оставляли глубокие, свежие борозды на древесине. И тут мой взгляд, скользя по разгрому, зацепился за угол, заваленный гнилыми мешками и обломками.

Две фигуры. Женские. Застывшие в неестественных, скрюченных позах. Одна – в синей юбке, порванной и запачканной, теперь почти черной от запекшейся крови. Другая – в желтом платье, покрытом кровавыми пятнами. Бледные, восковые лица, искаженные предсмертным ужасом, застывшие в немом крике. Темные, почти черные в лунном свете пятна крови на полу, на мешках, на стене позади.

Пропавшие ткачихи?

Возможно. Сердце сжалось ледяными тисками.