Книга Освобождение, страница 120 – Кери Лейк

Будто защищают его от посторонних.

Почему?

Полагаю, что единственный способ узнать правду — это спросить, и для этого мне придется к ним приблизиться, а значит оказаться от них на расстоянии распыления аэрозольной краски.

Тяжело вздохнув, я выхожу из исповедальни. Хотя благодаря этому мне представилась хорошая возможность посидеть и поразмышлять (что мне всегда нравилось), больше нет смысла тратить на это время. Когда я выхожу из душной кабинки, меня встречает около дюжины склоненных голов. Прихожане стоят на коленях у своих скамеечек, но ни один из них не потрудился поднять на меня глаза.

В стороне от алтаря стоит Хавьер и разговаривает с пожилой женщиной. Улыбнувшись, он целует ее в голову, а затем ведет к исповедальне.

Я делаю шаг к кабинке, но Хавьер кладет руку мне на плечо.

— Дэймон, я сам ее исповедую.

Расправив плечи, я смотрю вслед вошедшей в исповедальню женщины.

— Конечно.

— Я знаю, что у тебя выдался непростой день. Может, хочешь немного отдохнуть перед завтрашней службой?

— Пожалуй, это разумно.

— Спокойной ночи, Дэймон.

Похлопав меня по плечу, он исчезает в кабинке. Из чистого любопытства я задерживаюсь и вижу, как через пару минут женщина выходит, а за ней входит другая. Некоторые из прихожан отрываются от молитвы, словно отслеживая свою очередь.

Покачав головой, я возвращаюсь в ризницу, чтобы снять свое облачение, и через заднюю дверь выхожу к своей размалёванной граффити машине. Мне придется погуглить, как эффективно удалить с нее аэрозольную краску, не испортив при этом само покрытие.

Высоко в небе светит Луна. Здесь, среди открытых просторов и вдали от городских огней звезды сияют особенно ярко. Обойдя церковь, я иду к дому приходского священника, но тут что-то сильно бьет меня в спину и толкает вперед. Я падаю на асфальт, раздирая в кровь ладони. Не успеваю я повернуться лицом к нападавшему, как сзади на меня обрушивается новый удар.

По мышцам проносится волна обжигающей боли, ноющей пульсацией пронзая меня до костей, и я практически чувствую у себя на коже наливающийся синяк.

— А, черт!

Слегка повернувшись, я замечаю бочонок бейсбольной биты и нависшее надо мной лицо в лыжной маске и, вскинув руку, пытаюсь прикрыть то немногое, что могу.

— Эй! Что ты делаешь? — раздается откуда-то издали чей-то голос.

Человек в маске вздрагивает, и, воспользовавшись его замешательством, я подсечкой выбиваю из-под него ноги.

Он валится на спину, а выпавшая у него бита катится по тротуару.

От вскипевшей в крови ярости боль уходит на задний план. Охваченный адреналином, я кидаюсь на него и, отведя кулак для удара, сдергиваю с него лыжную маску, чтобы хорошенько рассмотреть лицо, которое сейчас изуродую.

Это все тот же парень. Тот самый, что показал мне средний палец и наблюдал за мной в окно дома приходского священника. Вне всяких сомнений, это он разрисовал мою машину аэрозольной краской. Нахмурившись, парень прикрывает руками глаза, и напоминает мне испуганного ребенка.

— Зачем ты это делаешь? Что для тебя эта церковь?

К нам, прихрамывая, подходит пожилой мужчина, чей окрик я недавно слышал. Оглянувшись, я вижу, как он наклонился и пытается перевести дух.

— Уф! Пришло время обменять эту модель на новую.

У него нет испанского акцента, и судя по розоватому оттенку его кожи, который я различаю в свете уличного фонаря, он, по всей вероятности, не мексиканец. Вообще-то, с этой седеющей бородой и собранными в гладкий хвост серебристыми волосами, он больше напоминает Санта-Клауса в мёртвый сезон.