Книга Освобождение, страница 143 – Кери Лейк

Гордон бросает взгляд на меня, потом снова на нее.

— Люди многое видят. И поговаривают. Я выясню, кто это сделал.

И, не сказав больше ни слова, он уходит, прежде чем я успеваю к нему подойти.

На лице Арасели блестят слезы, у нее такой вид, будто она в любой момент рухнет на пол. Я с некоторой осторожностью обнимаю ее, чтобы успокоить.

— Он очень расстроен, вот и все.

— Я просто пришла сказать Вам... убедиться, что с Вами все в порядке, и еще раз поблагодарить. И..., — она оглядывается на дверь, из которой только что вышел Гордон. — Я никому ничего не говорила. Даже отцу. Он думает, что вчера ночью меня отвезла домой подруга.

Я киваю.

— Я благодарен тебе за то, что ты не упомянула обо мне, но ты сама как? В порядке?

Ее брови ползут к переносице, и она вытирает со щек слезы.

— Понятия не имею. Я все время об этом думаю. Снова и снова.

— Ты сказала отцу, что это Мигель?

— Я ничего не могла ему сказать. Меня не должно было быть на той вечеринке. Я солгала и сказала ему, что мы с подругой поссорились, и я вернулась домой. Знаю, врать нехорошо, но... пожалуйста, святой отец, ничего ему не говорите.

— Даю тебе слово. Но надеюсь, что ради твоего же блага, ты все же с кем-нибудь поговоришь о произошедшем. Не дай ему лишить свободы твой дух.

Плотно сжав губы, она кивает и шмыгает носом.

— Я не позволю ему меня запугать. Я с кем-нибудь поговорю.

— Хорошо. Береги себя, Арасели, — я кладу руку ей на плечо и легонько сжимаю, после чего она отворачивается и направляется к ожидающей ее в притворе семье.

Я сижу за столом и, глядя на висящее на стене распятие, размышляю о том, как иногда опасно поступать так, как мы считаем правильным. Уверен, что Иисус не стал бы во имя справедливости разбивать лицо подростку. Это отец привнес в мою душу частичку чего-то дьявольского.

Мой старик его бы убил. Просто прикончил бы и зарыл так глубоко, что никто и никогда бы не узнал, что с ним случилось. Так же, как я поступил с Кэлвином и педофилом, чье имя я сейчас даже не вспомню. Теперь он — такая же часть той вонючей жижи, которая в тот вечер начала разъедать его труп. Как, должно быть, ужасно жить жизнью, настолько отягощенной злом, что никто даже не узнает о твоей смерти.

Мои раздумья прерывает раздавшийся стук в дверь. Выпрямившись в кресле, я начинаю перебирать какие-то бумаги, чтобы не было так очевидно, что последние два часа я просидел тут без дела в полной тишине.

Ко мне в кабинет заглядывает Хавьер.

— Дэймон? — он останавливается у двери, несмотря на мое приглашение присесть. — Я буквально на пару минут. Сегодня днем у меня назначена встреча по запланированной на выходные Кинсеаньере. Я просто хотел передать, что Гордон просил тебя зайти в больницу, чтобы помолиться с ним и его семьей.

— Меня?

— Он специально попросил тебя. Сказал, что ранее ты дал ему пару очень дельных советов, и, по-видимому, твое присутствие очень его успокаивает. Ты сможешь это для него сделать?

— Да, конечно. Я с удовольствием помолюсь.

За парня, чье лицо разбил рукояткой собственного пистолета.

Самое нелепое приглашение из всех возможных.

— Хорошо. Я дам ему знать.

Я приезжаю в больницу сразу после восьми вечера. Перед самым отъездом Хавьер сообщил мне номер палаты и нужный телефон на случай, если по дороге я заблужусь.