Книга Ткач, страница 133 – Тиффани Робертс

Тихое хмыканье донеслось от Ахмьи. Рекош замер. Это не было задумчивым или скептическим хмыканьем, не было одним из тех кратких возгласов согласия или удовлетворения, которые часто издают люди. Оно было текучим, плавным, как будто плыло на постоянно меняющемся ветру.

Это была песня.

И это был самый прекрасный звук, который он когда-либо слышал.

Гул прекратился.

— Ты в порядке? — спросила Ахмья.

Он в порядке? Почему она…

Только тогда он понял, что его руки перестали двигаться, замерев в наполовину заплетенных в косу волосах.

— Произнеси этот звук еще раз, — попросил он.

Ахмья хихикнула и погладила его по ногам. Затем она еще раз спела эту песню, за исключением того, что на этот раз ее напев перешел в слова. Они были мягкими и лиричными, поднимались высоко и сладостно, опускались низко и страстно.

Рекош ошибался. Это было самой прекрасной вещью, которую он когда-либо слышал.

Ахмья пела. Он знал, что это такое, хотя звуки, которые она издавала, были совсем не похожи на пение вриксов.

Прислушиваясь, он заставил пальцы снова прийти в движение. Ее слова были английскими, и хотя он знал многие из них, ему было труднее уловить их значение в песне — и каким-то образом это только добавляло ей красоты.

Рекош закрыл глаза. Он с удовольствием слушал бы ее пение всю ночь и весь следующий день.

Он мог бы с радостью провести всю свою жизнь, слушая ее прекрасный голос.

Когда песня закончилась, они посидели в уютной тишине, которую нарушали только потрескивание костра и шелест листьев за пределами их убежища.

— Твой отец все еще в Такарале? — спросила Ахмья.

Его руки снова дрогнули, и он открыл глаза. Но тяжесть, которую он должен был почувствовать от ее вопроса, тяжесть, которую он ожидал, не пришла. Была только печаль, навязчивая песня, шепчущая в его сердце.

— Да, — сказал Рекош.

— Ты навестил его, когда возвращался?

— Да.

Она слегка повернулась, глядя на него краешком глаза и нахмурив брови.

— Что-то случилось?

Рекош отвернулся, уставившись в темные джунгли. Он думал, что с этим покончено. Он думал, что его последняя встреча с отцом была концом, что он отбросил всю привязанность, которую испытывал. Что прощание каким-то образом избавило его от собственной боли.

Каким же он был дураком.

Ахмья повернулась к нему лицом, высвобождая свои волосы из его хватки и распуская косу. Она закинула ногу на его и взяла одну из его верхних рук в свои. Рекош опустил взгляд и уставился в глубокие, обеспокоенные карие глаза своей пары.

— Помни, ты никогда не должен о чем-то говорить, если не хочешь, — она протянула руку и погладила его челюсть между жвалами, лаская кожу большим пальцем. — Я могу сказать, что случилось что-то, что огорчило тебя. Просто знай, что я здесь для тебя. Слушать, говорить или просто быть, если все, чего ты хочешь, — это обнять меня.

Он положил головной гребень ей на лоб и закрыл глаза. Обняв за талию, он прижал ее к себе.

Удары его сердец отмеряли уходящее время, пока он оставался в таком положении, впитывая ее прикосновения, ее тепло, комфорт, который она предлагала. Без нее он, возможно, почувствовал бы, как возрождается старый гнев. Без нее его, возможно, поглотили бы обида и горечь.

Теперь остались только печаль и всепроникающая усталость не тела, а духа.

Рекош медленно, тяжело вздохнул, открыл глаза и поднял голову, еще раз встретившись с ее темными, прекрасными глазами.