Книга Соленья и варенья от попаданки, или новая жизнь бабы Зины, страница 194 – Ри Даль

Нас вывели на ровную площадку перед шатром, в самое сердце мирендальского аванпоста. Утренний холод Мятежных Гор кусал кожу, а тени от скал, казалось, шептались о нашей судьбе. Утренний неверный свет солнца слепил глаза и нисколечко не грел. Страх сжимал моё сердце, будто когти неживуна. Я снова бросила взгляд на Райли — в его глазах я видела те же вопросы без ответов, но в нём было куда больше мужества, чем во мне. Мы переглядывались, но оба знали: нам нечего сказать друг другу. Никто из нас не знал, что ждёт впереди.

Я боялась худшего. Что нас казнят прямо здесь, на этой проклятой площадке, и всё закончится. Я подвела всех. Райли, который стал мне ближе родного. Санну, мою девочку, что смотрела на меня, как на спасительницу. Целлиану, Великую Богиню, что дала мне шанс в этом мире, а я его профукала. Киору, чья душа всё ещё жила во мне, моля о справедливости за её боль и унижения. И того ребёнка — ребёнка Киоры, моего ребёнка, которого я потеряла и о котором до сих пор ничего не знала.

Я подвела их всех. И тех несчастных женщин, детей, мирных людей, что страдали под пятой Тирама, Дардэллы и пурпурного змея, Великого Митроила. Мои соленья и варенья, которыми я надеялась завоевать этот мир, оказались проклятьем, которое привело нас к краху.

Я хотела только одного — увидеть Санну. Хоть на миг, хоть в последние минуты. И, будто услышав мои мысли, она появилась. Её маленькую фигурку вывели из палатки, но держали далеко, не подпуская к нам. Она выглядела такой хрупкой, такой напуганной, её глаза блестели от слёз.

— Санна! Я здесь! — крикнула я, но голос сорвался, когда солдат толкнул её в центр площадки.

Моё сердце остановилось, когда я догадалась, в чём дело.

Лорд Тарвин не сдержал слова. Он собирался казнить мою малышку первой — прямо на наших глазах…

Санна закричала, её тонкий голос вспорол мою душу:

— Мама! Мне страшно!

Я рванулась вперёд, но солдат дёрнул меня за связанные руки, и я чуть не упала.

— Лорд Тарвин, умоляю! — закричала я, слёзы хлынули по щекам. — Не троньте её! Она ребёнок!

Райли тоже закричал, его голос дрожал от ярости и отчаяния:

— Вы дали слово! Она ни в чём не виновата!

Тарвин даже не повернулся к нам. Его голубые глаза смотрели на Санну, не мигая.

— Вы сами предрекли её судьбу, — бросил он холодно.

— Пожалуйста! — крикнула я, задыхаясь от рыданий. — Убейте меня, но не её!

Санна плакала, зовя нас:

— Мама!.. Папа!..

Мы с Райли пытались поддержать её, выкрикивая слова утешения, но мои собственные слёзы душили меня. Райли сжимал кулаки так, что верёвки врезались в кожу.

— Держись, доченька! — крикнул он. — Мы с тобой!

В этот момент один из солдат вышел в центр площадки, неся чёрный сосуд — один из тех, что мы прятали в бочках с капустой. Другой солдат подвёл овцу, её жалобное блеяние смешалось с плачем Санны.

Я замерла, не понимая, что происходит. Никто не обращал внимания на слёзы девочки. Вдруг солдат с овцой одним движением перерезал ей горло, и кровь хлынула на землю. Санна завизжала. Второй солдат поднял меч и с силой разбил сосуд.

Зелёно-серое облако, похожее на Плакучий туман, тотчас взвилось в воздух. Все замерли.

Тишина накрыла лагерь, будто само время остановилось. Облако опустилось на мёртвую овцу, окутывая её, и через несколько мгновений, к моему ужасу, она зашевелилась. Кровь всё ещё стекала с её шеи, но глаза, пустые и мутные, как у торгалла, горели жутким светом. Овца-неживун поднялась, её движения были резкими, неестественными. Она повернула голову к Санне и издала низкий, утробный рык.