Книга Фрэнк на вершине горы, страница 108 – Тата Алатова

— Правда? — удивилась Тэсса.

— И красивый, — подхватила Фанни. — В жизни не видела никого более красивого. Эти капризные губы, светлые волосы, тонкие руки…

— Стоп, — приказала Тэсса. — А кого хороним-то, милые мои?

— Ну так как же, — растерялась Мэри Лу, — ты сама сказала, что Фрэнк пришиб Холли. Господи, какая потеря!

— Вы с ума сошли, — обиделась Тэсса. — За кого вы Фрэнка вообще принимаете? Да он даже мухи не обидит.

— Это правда, — спохватился Кенни. — Неужели Холли пришиб Фрэнка? Вот до чего ревность художников доводит!

— Отставить, — рявкнула Тэсса, выведенная себя неожиданными соседскими фантазиями. — Моя семья тут вообще не при чем. Билли Милн умер.

Тут все синхронно посмотрели на Эллиота.

— Тьфу на вас, — завопил тот. — Я вообще целый день злил собой отшельника Эрла! У меня алиби.

— Что с вами не так, люди? — спросила Джулия. — Почему вы первым делом думаете об убийстве? Может, Билли болел тайно?

— Да нет, — сказала Тэсса. — Его убили. Бутылкой виски по голове хрясь.

— Алиби, — на всякий случай повторил Эллиот и натянул капюшон свитшота на голову.

— Значит, Дебора, — с умудренным видом заключила Мэри Лу. — Ищи, кому выгодно.

— Не Дебора, — повысила голос Тэсса. — Несчастный случай на трассе. Все, расходимся гладить черные наряды и писать прощальные речи. О точном времени похорон я сообщу после того, как заберу Билли из морга.

— А если не Дебора, — всполошилась Фанни, — так ее надо бежать утешать.

— Она пошла ночевать к Камиле.

— Понятно, — тут же успокоилась Фанни, — значит, сейчас ей нужны не обнимашки, а ледяное равнодушие. Бывает.

— Как вы думаете, — задумалась Мэри Лу, — уместны ли взбитые сливки в похоронном меню?

Ночь была теплой, а спальный мешок — мягким. Закинув руки за голову, Эллиот таращился на верхушки деревьев, покачивающихся высоко над его головой, и думал о Деборе Милн.

Еще недавно она была посторонней, грузной, совершенно неинтересной ему женщиной, а потом попала под его чары и невероятным образом преобразилась сама. Никогда прежде Эллиот не сталкивался с подобным эффектом: люди, которых коснулось его пение, очаровывались, да, но не становились более очаровательными. Это получилось только у Деборы.

Теперь она смотрела на него внимательно и подолгу, и темные густые ресницы бросали тени на светлую кожу, и в пик полнолуния ее пушистая шерсть с ушей перетекала на щеки, и была в ее мягкой замкнутости трогательная нежность, разбивающая Эллиоту сердце.

Когда-то, будучи еще тринадцатилетним тощим мальчишкой, Эллиот поклялся себе никогда, ни за что не петь другим людям. На расстоянии шестнадцати этажей вниз лежала на асфальте красивая девочка, не пережившая своей первой любви. И было так холодно, невероятно холодно, и жизнь выглядела бесконечной и страшной, и шагнуть с крыши казалось куда проще, чем жить эту жизнь.

Но Эллиот выбрал лестницу, ступенька за ступенькой, шаг за шагом, и все твердил и твердил, как одержимый: никогда, никому.

С тех пор прошло пятнадцать лет, и чертов Нью-Ньюлин с его неиссякающими чудесами разрушил нерушимую клятву «никогда, никому», поманив фальшивой, но такой притягательной любовью.

Если бы Эллиот знал, как разрушить чары, он бы наверняка освободил Дебору от них. Скорее всего. Именно так ведь и должен был поступить хороший человек?