Книга Соломенное сердце, страница 67 – Тата Алатова

— Не мог, — согласился Даня.

Тут ее серые глаза округлились, а потом наполнились слезами.

— Стало быть… вы уверены?

— Наверное, он был очень привязан к дому, и когда понял, что его вот-вот снесут, решил уйти вместе с ним.

Женщина заплакала в голос, как по человеческому покойнику.

Даня поднялся и отошел от нее назад, чтобы не мешать чужому горю.

Поля показала глазами на оттопыривающийся карман драных портков Птица — неужели и здесь что-то спер, паршивец?

— А ведь я говорила, — причитала хозяйка, — так нет ведь! Приспичило им новую домину строить! Нечто в старой не дожила бы я свой век…

Из-за сарая, как по команде, появилось трое молодых рослых молодцев, неуловимо похожих друг на друга, уставились на пришлых со со злобным подозрением.

— Обижают, что ли, мам? — коротко спросил один из них, и Даня поспешно отступил, оценив его кулаки. А еще перепачканные краской пальцы — нашелся плодовитый художник.

Хозяйка проворно вскочила на ноги и плеснула детину полотенцем.

— Понастроили! — крикнула она. — Поналомали!

— Что мы сделали-то? — растерялся он.

— Верни, что взял, — шепотом велел Даня Птицу.

Тот замотал головой, накрыв свой карман ладонью.

— Не могу, — ответил он тоже шепотом, — мое! Сам нашел!

— Это подкова, — тихонько сказала Поля, — там, на верстаке лежала. Авось, не хватятся.

— Свалился дурень на наши головы, — опечалился Даня, но свару затевать пока не стал — не до того было.

Мать и трое сыновей, меж тем, уже обнимались.

— Что же теперь делать? — хозяйка растерянно огляделась на них.

— Что-что, — развел он руками, — нового горта заводить. Пока он маленький, вы с ним, конечно, набегаетесь — и теплого молока с медом надо, и каши, и пирогов, а уж как конфеты они по первости уважают! И разговаривать в доме все время нужно ласково, не кричать лишнего, не ругаться. Но ничего, лет через десять горт войдет в силу, отплатит вам за старания сторицей.

— Нового горта? — хозяйка снова заплакала. — А как нашего-то проводить, почтить напоследок?

Даня невольно порадовался — какие славные им попались люди, понимающие.

— Сейчас все сделаем, — пообещал он.

И тут один из сыновей вдруг выступил вперед, подошел к верстаку, прищурился, нахмурился.

— И где, — спросил он мрачно, — дедушкина латунная подкова, которую я чистить собирался?

Ох!

Поле уж доводилось видеть мордобитие — на КПП Верхогорья, когда Горыч, не долго думая, зарядил по уху какому-то предприимчивому продавцу серебра, пытавшемуся толкнуть свой товар подороже и побыстрее. Она запомнила недоумение, взметнувшееся в глазах того продавца, и какую-то совсем детскую обиду.

Внутренне сжавшись, она замерла в ожидании неминуемых неприятностей. Сейчас их шебутного Ворона как пить дать отлупят, и пусть он сам виноват — все равно ей не хотелось, чтобы ему стало больно.

И тут Даня засмеялся — легко, звонко, искренне.

— А подкову наш Птиц стибрил, — объявил он с такой бесхитростной радостью, что все три здоровущих, что дубы, парня обалдели и захлопали глазами, не понимая, как реагировать.

Даня бесцеремонно похлопал Ворона по карманам, полностью пренебрегая его возражениями.

— Стибрил, свистнул, слямзил, похитил, — приговаривал он, все еще смеясь. — Да вот же она!

С ловкостью ярмарочного щипача Даня извлек на свет подкову и гордо ее всем продемонстрировал.