Книга Истинная: Яблоневый Сад Попаданки, страница 72 – Инесса Голд

— Не так, — его голос, низкий и рокочущий, раздался прямо у меня за спиной. — Ты слишком напряжена. Вся сила в бедрах, в повороте корпуса.

Он подошел сзади, его тело почти касалось моего. Одна его рука легла мне на талию, направляя поворот, другая накрыла мою, сжимавшую рукоять кинжала, корректируя хват. Я замерла, чувствуя его тепло сквозь тонкую ткань платья, его дыхание у виска. Воздух между нами снова загустел, наполнился знакомым, опасным напряжением. Но на этот раз в нем не было гнева. Только чистое, незамутненное влечение. Он тоже это почувствовал. Его рука на моей талии на мгновение сжалась сильнее, а дыхание сбилось.

Мы простояли так несколько бесконечных секунд. Потом он резко отступил, его лицо снова стало непроницаемым.

— Достаточно на сегодня, — бросил он и отошел, оставив меня одну, с бешено колотящимся сердцем и дрожащими руками.

Вечерами мы сидели у огня. Тишина больше не была враждебной. Она стала… наполненной. Мы начали говорить. Не о войне, не об Изольде. О другом. Он рассказывал о своем детстве в холодных залах крепости, о суровом отце, который видел в нем не сына, а лишь наследника, о бесконечных тренировках, о бремени власти, что легло на его плечи слишком рано. Я впервые видела в нем не могущественного Лорда, а человека, чье одиночество было таким же глубоким, как и мое.

Я, в свою очередь, рассказывала ему о Земле. О дожде, стучащем по асфальту. О запахе кофеен. О музыке, льющейся из крошечных коробочек. О небе, расчерченном белыми следами железных птиц. Он слушал, и в его глазах я видела не недоверие, а жадное, почти детское любопытство. Он пытался представить этот невозможный мир без магии, мир, который породил меня.

Однажды он заметил шрамы на моих руках, оставленные работой в саду и недавней битвой. Он взял мою ладонь в свои – огромные, сильные, способные крушить камень, но сейчас такие нежные пуки. Он провел подушечкой большого пальца по загрубевшей коже, по тонким белым линиям.

— Ты заслуживаешь не этого, — сказал он тихо, глядя на мои руки.

Он долго смотрел мне в глаза. И я увидела, как в их синей глубине что-то сдвинулось, перестроилось. Он наконец-то понял. Понял меня.

Той ночью, когда за стенами домика завывала первая настоящая зимняя метель, а мы сидели у огня, он просто притянул меня к себе. Не было ни слов, ни вопросов. Только молчаливое согласие. Он коснулся моих губ – осторожно, почти трепетно, словно боясь спугнуть. Это был не тот яростный, собственнический поцелуй, не тот голодный, отчаянный. Этот был другим. Он был вопросом. И я ответила на него, обвив его шею руками, отдаваясь этому новому, пугающему и прекрасному чувству.

Его руки исследовали мое тело – не как завоеватель, а как исследователь, открывающий для себя новый, неизведанный континент. С благоговением. С нежностью, которой я от него никак не ожидала. Он целовал мои шрамы, мои мозоли на руках, словно это были драгоценные знаки, а не изъяны.

Когда он снял с меня платье и прижал к горячей коже своей груди, я не чувствовала ни страха, ни унижения. Только ощущение правильности, долгожданности происходящего. Это не была капитуляция. Это было слияние. Две одинокие души, два мира, нашедшие друг в друге убежище от бури.

В его объятиях я впервые за долгое время почувствовала себя не просто выжившей. Я почувствовала себя живой. И когда он вошел в меня – медленно, осторожно, глядя мне в глаза, – это был не акт обладания. Это была клятва. Безмолвная, но более крепкая, чем любые слова, произнесенные перед алтарем.