Книга Госпожа преподаватель и Белый Феникс, страница 164 – Марика Полански

Каждый жест, каждая улыбка, каждый разговор стали частью векового ритуала благотворительного вечера. Это было место не для искренности или открытости. Скорее, показной маскарад благородства и благодетельности, за которыми прятались неутолимая жажда власти и амбиций. И именно в этом мире, пропитанном душными условностями, мне следовало разыграть роль приличного до безобразия человека.

Стоило мне зайти в зал, как тотчас захотелось выйти. Несмотря на всю красочность и благородную, казало бы, цель, во всём чувствовался мерзкий привкус лицемерия и лживости. Ибо все хотят казаться лучше, чем они есть на самом деле. Само по себе это качество человеческой природы не было ни плохим, ни хорошим. В конце концов, мы все хотим, чтобы о нас говорили с восторгом и восхищением. Но когда приходится задабривать толстосумов для покупки необходимого оборудования и новых учебников или для ремонта обветшалого здания, которое по недоразумению или скупости чиновников признали пригодным для жизни и работы, подобные балы выглядят столь же убого, как портовый грузчик в одеяниях короля.

Я недовольно поёжилась в новом платье. Сшитое из тяжёлого чёрного шелка, оно было воплощением строгости и изысканности, так ценимых в высшем обществе. Конечно же, цвет был более подходящим для похорон, нежели для благотворительного вечера. Но плевать я хотела на все эти условности. Раз уж я была обязана явиться на бал, то выбор цвета, как и фасон, оставался за мной.

Корсет стянул талию так, что было трудно дышать. В таком особо сильно не побегаешь, зато он позволял держаться прямо, с гордо поднятой головой, как того требовал этикет. Высокий кружевной воротник, расшитый мельчайшими жемчужинами, поднимался почти до подбородка. Из чёрного кружева сшиты и узкие рукава. Юбка элегантно струилась до самого пола, создавая драматичный шлейф при каждом шаге. Одним словом, платье было не только красивым, но и чертовски неудобным и дорогим.

Однако пришлось раскошелиться не только на платье, но и на хорошего цирюльника, соорудившего из рыжей копны элегантную прическу с блестящими локонами, обрамлявших лицо. На украшения уже не хватило денег. Единственным украшением стали скромные жемчужные сережки и тонкая камея на шее, которая была больше оберегом, чем украшением.

От пристальных взглядов мне сделалось не по себе. Казалось, что присутствующие пытаются прощупать меня, не касаясь руками, и от этого чувства желание сбежать усилилось в стократ.

Поздоровавшись с парой коллег, я взяла у официанта у официанта бокал с вином и спряталась между резными колоннами, надеясь, что меня никто не найдёт до конца вечера. Напрасно. Видимо, Фицпатрик заметил меня, едва стоило мне зайти в зал. Вежливо распрощавшись с парой незнакомых мне толстопузов, он направился в мою сторону. На его гладко выбритом лице заиграла едва заметная, но весьма довольная улыбка.

— Госпожа де Вальдан, вы выглядите… очаровательно. Благодарю, что приняли моё приглашение.

На обращение «вы» я невольно скривилась. Весь этот официоз и неожиданная галантность вызывали то же чувство, что и кислая слива, — выглядит вполне созревшей, но как откусишь, так сразу же выплевышаешь.

— Благодарю, — вяло отозвалась я. — К чему такие церемонии Фиц?

Ректор приподнял бровь и чуть заметно усмехнулся.