Книга Царство бури и безумия, страница 103 – Люсинда Дарк

Кровь заливает ее распахнутую тунику. — Ты гребаная смертная! — визжит она. — Ты не можешь быть…

Иней уже начал покрывать мои дрожащие конечности. Я выдыхаю со стоном, когда мелкие льдинки расползаются с одежды на кожу, обжигая её. Пытаюсь стряхнуть их, но они цепляются ещё сильнее, словно живые существа, исполняющие волю своей хозяйки. Я сжимаю рукоять кинжала ещё крепче.

Один. Больше никакой отсрочки. Отсчёт окончен.

Я снова поднимаю клинок, собираясь разрезать ей горло и покончить с её жалким, чёртовым существованием. Лёд ползёт по моим рукам, но когда я сильнее стискиваю рукоять — он выскальзывает.

Сера в основании шеи раскаляется, пламя прокладывает огненный след вдоль позвоночника. Колени подгибаются, и я падаю на пол, в горле вырывается крик боли и удивления. Это не лёд. Это грёбаный камень. Он вибрирует под кожей, каждая пульсация отзывается вспышками боли по всей спине и черепу, пока я не начинаю думать, что сейчас всё просто взорвётся. На секунду зрение гаснет — и тут же вспышка, треск, и оно проясняется.

Я открываю глаза, не осознавая, что закрыла их, и, подняв взгляд, вижу, что Рахела смотрит на меня сверху вниз, злобно скривив губы. Ее глаза больше не светятся, они нормальные и тусклые, а волосы развеваются вокруг лица длинными темными завитками. Ее руки дрожат, когда она запускает их в мои волосы.

Где, черт возьми, мой кинжал? Сера снова раскаляется, и я прикусываю язык до крови, лишь бы не закричать, когда жар пронзает меня дугой, проносясь сквозь всё тело.

— Ты не должна существовать, — говорит она. — Это запрещено. Тебя не должно быть. — Звучит так, будто она больше разговаривает сама с собой, чем со мной. Она продолжает повторять это снова и снова, звук ее слов, словно мечи, пронзает мои барабанные перепонки.

Она откидывает мою голову назад, в то время как вода продолжает покрывать льдом мое тело, подбираясь к конечностям и впитываясь в плоть. Будь я человеком, я, вероятно, уже была бы близка к переохлаждению. Меня пробирает дрожь, а из уголков глаз текут слезы. Боль проистекает не из ее жалких способностей, а из проклятого осколка серы.

Давай, черт возьми. Я сжимаю пальцы, хотя все мое тело сводит от боли в шее. Сера никогда так не реагировала — ни разу с того дня, как ее в меня поместили.

Держите ее! Хватайте ее за ноги, за руки. Не дайте… Я чувствую, что мой разум хочет вернуться к той ужасной ночи, но я сильнее прикусываю язык, отчего кровь приливает к задней стенке горла, и свежая боль заставляет воспоминания отступить, пока я не оказываюсь твердо в настоящем.

— Даже если ты запретный ребенок, — выплевывает в меня слова Рахела, оттягивая мою голову еще дальше назад. — Это милосердие — если я расскажу, они убьют тебя. Но я хочу, этого сама. Это мое право — убить шлюху, которая забрала то, что принадлежало мне. — Я почти не чувствую, как вырываются пряди волос. Клянусь Богами, по сравнению с пыткой, которую устраивает сера, это почти как массаж — огонь скребётся внутри костей, и это сводит с ума.

Я не понимаю, что происходит внутри моего тела, но я точно знаю, что если я, черт возьми, не пошевелюсь, если я не сделаю что-нибудь, я в конечном итоге умру.

На протянутой ладони Рахелы образуется еще больше воды, которая снова начинает покрываться льдом. Она обхватывает пальцами начало рукояти, когда вода растекается, иней стекает по парящим капелькам, образуя лезвие.