Книга Кровь богов и монстров, страница 34 – Люсинда Дарк

Я наклоняю голову набок и мгновение смотрю на нее. Она не поймет. Неважно, что я говорю или делаю. Возможно, я только сейчас это осознаю, но есть люди, которых ты ни в чем не сможешь убедить. Они всю свою жизнь будут верить, что небо фиолетовое, и нахуй любого, кто скажет иначе. Я знаю это… Но каким-то образом мои следующие слова все равно вырываются наружу.

— Если бы тебе сказали, что ты можешь потерять либо правую, либо левую руку, что бы ты выбрала? — Внезапно спрашиваю я.

Офелия моргает. — Прости? — По ее тону можно предположить, что она думает, что я сошла с ума.

— Произошел несчастный случай, и ты должна отдать одну руку. Какую ты выбирешь, правую или левую? — Я спрашиваю.

Она делает паузу, но через мгновение отвечает. — Левую.

Я киваю, ничуть не удивленная. Она правша. Следовательно, ее выбор имеет смысл. — Хорошо, тогда, по твоему собственному выбору, ты лишаешься левой руки. Ты согласна?

Офелия хмурится. — Это смешно, — огрызается она.

— Ты лишаешься левой руки, — повторяю я. — Ты согласна?

— Да, черт возьми, — кипит она.

Я перевожу дыхание. — Что, если Боги решат, что никому не позволено пользоваться правой рукой? Они издают закон, по которому каждый должен пользоваться левой рукой, поскольку это более Божественно. Если кого-нибудь поймают с правой рукой, ему ее отрубят. Что ты сделаешь?

Она снова хмурится. — Тогда я бы вернулась и предпочла бы отрезать себе правую руку.

Я качаю головой. — Ты не можешь вернуться, — говорю я. — Все кончено. Решение принято. У тебя есть только правая рука.

— Если Боги решат, что я не могу ею пользоваться, тогда это бесполезно. Откуда мне было знать, что они примут такое нелепое решение?

— Неважно, могла ли ты предугадать будущее или нет. Ты сделала выбор, исходя из одной картины. А теперь ты не можешь использовать ни одну из рук — или, если попробуешь воспользоваться оставшейся, рискуешь потерять и её.

Ее хмурый взгляд превращается в яростный. — Что это вообще такое? — спрашивает она.

— Выбор, — говорю я ей. — Это твой выбор. Если ты воспользуешься правой рукой, единственной, которая у тебя осталась, тебе ее сейчас отрежут. Что ты сделаешь? Будешь ты пользоваться ею или нет?

— Неважно, что я решу, — огрызается она. — Она потеряна в любом случае, использую я ее или нет.

— Вот именно, — говорю я ей. — Каждый выбор, который я «делала» для себя, так или иначе контролировался другими. Сначала моя мать, потом мой отец, потом бандиты, потом ты, а теперь… Как это всегда бывает, все сводится к Богам. Все, что у меня было, — это иллюзия выбора, и я говорю тебе, что с этим покончено.

Больше нет.

— Единственное, о чем мне остается только гадать, так это о том, если все, на что я была годна, — это разрушение и смерть, тогда почему? — Вопрос относится к нашему недавнему разговору, но я не совсем уверена, что хочу знать. — Почему я, а не кто-то другой?

Почему она держала меня? Обучала? Причиняла мне боль? Если она хотела дочь, почему она так обращалась со мной? Почему такое рабство? Почему она сделала такой выбор?

Выражение Офелии — прежде такое непроницаемое — дёргается, и теперь я вижу каждую крошечную деталь: взгляд, что метнулся в сторону, мышцу, что вздрогнула у крыла носа или под правым глазом. Всё говорит об одном: ей не нравится, когда в ней сомневаются. Но я не отступлюсь. Что бы она ни решила ответить — я приму. Я хочу услышать. Мне любопытно посмотреть, какой вопрос она задаст и на какой ответит.