Книга Доктор для следователя, страница 15 – Алиса Север

Ко мне теперь шли не только в экстренных случаях. Приходили женщины посоветоваться о детских недугах, старики с хроническими болями. Я училась слушать, задавать правильные вопросы, ставить диагнозы без аппаратуры, полагаясь на пальпацию, перкуссию и старый добрый осмотр.

Однажды ко мне пришла молодая девушка, дочь Геннадия, с жалобами на боли в животе. Осмотр подтвердил мои догадки — обычный цистит, усугубленный скудным питанием и тяжелой работой. Я назначила ей отвар из толокнянки, покой и обильное питье. Через несколько дней она пришла снова — румяная, улыбающаяся, с пирогом, испеченным ее матерью.

— Спасибо, хозяйка, — сказала она, и в ее глазах светилась не просто благодарность, а доверие.

В этот момент я поняла: я больше не просто «знающая». Я становлюсь своей. Не чужой и строптивой трактирщицей, а частью этого мира, его плоти и крови. Моими руками я не только наливала пиво, но и врачевала его раны. И в этом странном, двойном призвании была невероятная, горькая и прекрасная правда.

Однажды ко мне притащили на самодельных носилках молодого парня с артефактного депо. Отказал стабилизатор на рудоподъемнике — и ему раздробило ногу. Кость торчала из раны, дело пахло гангреной и ампутацией.

— Ничего не поделаешь, хозяйка, — мрачно сказал Геннадий, помогавший нести его. — Резать надо. Иначе помрет.

Все смотрели на меня. В этих взглядах была не надежда — отчаяние. Они привыкли, что такие травмы — приговор.

Я осмотрела рану. Сложный оскольчатый перелом. Без рентгена, без антибиотиков, без нормального обезболивания. Риск заражения — огромный. Но ампутация в этих условиях — почти верная смерть от сепсиса.

Нет, — пронеслось в голове. Я не для того вернулась к практике, чтобы сразу сдаваться.

— Не резать, — тихо, но четко сказала я. — Будем собирать.

Я отправила Геннадия за самым крепким самогоном, что был в деревне, для «анестезии». Велела начисто вымыть пол в подсобке и принести все чистые тряпки. Пока парень напивался до беспамятства, я прокипятила инструменты и приготовила шины из подручных материалов.

Операция длилась несколько часов. Я работала при свете трех ярких лучин, с трудом различая мелкие осколки в кровавой каше. Мои пальцы, привыкшие к тончайшим манипуляциям, дрожали от напряжения, но делали свое дело. Я совместила обломки кости, зашила рваные мышцы и кожу, наложила шину.

Когда все было кончено, я вышла из подсобки, вся в крови, с трясущимися руками. Родственники парня смотрели на меня, затаив дыхание.

— Шанс есть, — хрипло сказала я. — Небольшой. Теперь все зависит от ухода и от его организма. Меняйте повязки каждый день, точно как я показала. Рана должна дышать, но быть чистой.

Я не была уверена в успехе. Но я дала ему шанс. И все в этой комнате понимали это.

На следующее утро трактир был полон. Но люди пришли не только за пивом. Они принесли кто курицу, кто мешок картошки, кто рулон добротной ткани. Молча клали на прилавок и уходили. Это была не плата. Это было признание. Благодарность за то, что я бросила вызов судьбе.

Даже Фрол-кузнец, проходя мимо, кивнул мне с уважением. Моя «странность» и «неженская» твердость обрели новый смысл. Я была не просто чужой и строптивой. Я была полезной. Нужной.

Вечером я сидела одна, глядя на груду приношений. Деньги в кассе были важны. Они означали независимость. Но эта немая благодарность значила нечто большее. Она означала, что я нашла здесь не просто точку опоры. Я нашла почву. Я пустила корни.