Книга И всюду слышен шепот Тьмы, страница 80 – Джой Моен

– Точно не хочешь пойти на выступление той певички?

Моник помотала головой, глядя под ноги, где на бетонном полу грязь смешивалась с окурками и солеными разводами после дождя. Они говорили о чем-то еще, обыденном, необязательном, пока девушка не заметила, что Эрве Дюшарм приближается к ним, взгляд его был напряженным, метающим молнии в спину Беньямина.

– Ты хотела поговорить. Идем?

– Не видишь, что я уже разговариваю?

Ревность и негодование, сменившиеся злостью, заставили Зоэ-Моник Гобей сделать вид, будто она смелее, чем кажется, хотя все ее нутро дрожало. Дюшарм в один шаг настиг девушку, крепко сжав ее запястье до боли, заставляя встать с места. Эрве собирался увести Моник в более тихое место за трибунами, чтобы поговорить, но, сделав шаг, столкнулся с препятствием в виде Беньямина.

– Эрве, не слышал? Зоэ-Моник не желает с тобой разговаривать и тем более куда-то идти.

– Остынь, Де Кольбер. Я в твою личную жизнь не лезу, а ты не лезь в мою. Вампир, который слишком глуп, чтобы понять симпатию своей подруги, не имеет права давать мне советы о том, как мне поступать с собственной девушкой.

Сказанное Дюшармом так поразило Беньямина, что он отпрянул, погрузившись в свои мысли, и потерял из виду парня с сопротивляющейся девушкой.

– Отпусти! Какого черта ты делаешь, Эрве? Что на тебя сегодня нашло?!

Парень взял Зоэ-Моник Гобей за плечи, прижав ее спиной к стене лицея, вглядываясь в испуганное покрасневшее от слез лицо. Моник хотела сказать что-то еще, но тут Эрве Дюшарм приник к ее губам, целуя, словно жаждущий напиться путник, вернувшийся с брошенного всеми острова.

Моник принялась сопротивляться, желая вырваться из пут, вцепившись ногтями в грязную одежду, но пыл ее медленно угасал, она замерла, чувствуя проникший в ее обитель, властно командующий и наводящий свои порядки язык парня, горячую ладонь, скользнувшую от шеи к ключицам, плечу под рубашкой. От этого прикосновения сердце отбивало ритм, внизу живота зашевелились змеи, покусывая плоть изнутри, Моник закрыла глаза, наслаждаясь. Прислонившись лбом ко лбу девушки, Эрве прошептал ей в губы:

– Прости. Прости меня, Зоэ-Моник. Я – идиот. Сначала тот придурок взбесил меня, я хотел поговорить с тобой, когда успокоюсь, но вы так мило беседовали с Де Кольбером, что ревность стала разъедать меня. Я от нее чуть с ума не сошел. Прости, я потерял голову…

От таких слов Моник лишилась связи с реальностью, казалось, то, что чувствует сердце, оторвало ее ноги от земли, унося в неизвестные дебри, из которых не вернуться обратно. Эрве тоже ревновал ее, она нужна ему, нужна. Чего еще желать девушке, никогда ранее не вкушавшей плоды любви? Но теперь такой шанс появился. Зоэ-Моник была готова простить и без слов, лишь бы парень продолжал сжимать ее в своих объятиях, только бы его лодка не отшвартовалась от ее причала под названием «одиночество».

* * *

Мандраж сцены усилился, ведь сегодня на нее придут посмотреть ученики лицея, среди которых будут и друзья, хотелось спасаться бегством, спрятаться, она бы так и сделала, если бы не треклятый договор с Эмильеном. После долгого и распаляющего прощания с Эрве Дюшармом девушка прибыла сначала в офис к антрепренеру для записи первой в жизни пластинки, что должно было принести радость, а теперь Моник вновь стояла за сценой при полном параде, ожидая, когда ее позовут. Запись было необходимо выпустить под каким-нибудь вымышленным именем или псевдонимом, но в голову ничего не приходило. Один из гримеров, увидев Зоэ-Моник Гобей в зеркале, обронил слово, показавшееся идеальным отражением того, как девушка себя чувствовала, как жила – меланхолия.