Книга И всюду слышен шепот Тьмы, страница 95 – Джой Моен

Когда глаза немного привыкли к свету, нещадно бьющему из открытого окна, Моник заметила, что ее рука бинтом привязана к краю кровати, а от запястья тянется трубка, ведущая к капельнице. Вместо привычной одежды стерильная рубашка до колен, вместо музыки какофония больничных звуков, вместо алкоголя лекарство из банки. Голова раскалывалась, виски сдавливала платком боль, но Зоэ-Моник, преодолевая отвратное самочувствие, увидела силуэты двух существ за полупрозрачной ширмой, обсуждающих что-то на повышенных тонах. Ледяной пот облепил тело, когда воздух разрезал крик Элайн:

– Ты это имел в виду, когда говорил, что подростку нужна свобода, да? Ну что ж, вот она! Я уже смирилась с опозданиями, но это просто невероятно! Алкоголь, ондэ, секс, а эти синяки и шрамы на ее теле, откуда они? Что дальше, Эгон?! Ее выгонят из лицея, как только узнают. Я уже не знаю, кто наша дочь…

Отцовская тень молча сносила все сказанное, дожидаясь, пока гнев Элайн Мелтон-Гобей поутихнет, и только тогда оба силуэта слились в один. Моник видела, как сотрясаются плечи матери от плача, как голова Эгона повернулась в сторону койки дочери. Я уже не знаю, кто наша дочь. На повторе звучали слова Элайн, сказанные на сильных эмоциях, безоружно ранившие душу. Это я, я во всем виновата. Подвела родителей, как всегда. Если бы Моник была уверена, что сможет сделать это тихо, то сорвалась бы с места прямо сейчас, бежала, пока не стерлись босые ступни в кровь, продолжая ползти даже на обрубках, если потребуется, только бы не слышать слез матери.

– Пожалуйста, не ругайтесь, умоляю… – подала девушка тихий хриплый голос, крепко зажмуривая глаза, в глубине души еще надеясь, что это всего лишь очередной страшный кошмар. Шторка отодвинулась, пальцы сжала холодная рука отца.

– Как ты себя чувствуешь, детка? Нам позвонили из больницы, мы так беспокоились. Ты помнишь, что произошло?

Моник обессиленно помотала головой, не посмев взглянуть на родителей, уже зная заранее, что увидит на их изможденных лицах отпечатки разочарования, боли и предательства – результат собственных действий. Чувствуя легкое головокружение, девушка дождалась, когда Эгон развяжет бинт, сдерживающий запястье левой руки, и спустила ноги на холодную плитку.

– Скажи, Зоэ-Моник, они сделали все это с тобой насильно?

– Нет!!! Прошу, только не ищите виновных там, где их нет. Это я. Одна я виновата.

Девушка рьяно вскинула голову, о чем мигом пожалела; тошнота волной подкатила к горлу, но обжигающие слезы опередили, брызнув из глаз мгновенно, когда взгляд столкнулся с покрасневшими глазами матери, полными боли и глубокой тоски по утраченному. Эгон кивнул, поджав тонкие губы; он принял из рук супруги стопку с чистой одеждой и положил ее рядом с дочерью. Женщина едва сдерживалась, чтобы вновь не разрыдаться, заламывая пальцы, а потому молча вышла на улицу подышать воздухом перед напряженной долгой поездкой.

– Надеюсь, ты понимаешь, что твои визиты к друзьям окончены. Теперь только на нашей территории, под присмотром. Как бы мне ни хотелось иного, но… Ладно, поговорим после, переодевайся, мы едем домой.

Утирая слезы тыльными сторонами ладоней, Моник сидела на кровати, пока не услышала, что дверь палаты закрылась. Влага не желала кончаться, боль в груди была такая, словно вчера девушка поела битого стекла, которое, перемещаясь внутри организма, резало нутро, застряв между хрупкими ребрами. Насилу переодевшись, Моник сделала шаг в сторону выхода и согнулась, сжав пальцами кофту у горла, воздух вставал поперек гортани, перекрывая дыхание. Я уже не знаю, кто наша дочь. Я уже не знаю, кто наша дочь. Я уже не знаю, кто наша дочь. Кто я?