Книга И всюду слышен шепот Тьмы, страница 97 – Джой Моен

Анн-Мари всплеснула руками, сбрасывая накопившиеся эмоции, но как только она произнесла вердикт собственному сыну, тут же закрыла дрожащими кончиками пальцев губы, словно до сих пор пребывала в ужасе от нелицеприятной правды, которую старательно избегала годами. Памятуя о сказанном ранее Эрве, что мать относилась к нему плохо, Моник не могла со всей серьезностью отнестись к речи гостьи, однако его же слова о крови на руках вынуждали мысли зудеть на подкорке. Но ведь она обещала и до сих пор была уверена: что бы ни сделал Эрве, этому можно найти разумное объяснение и простить, особенно родной матери.

– Спасибо вам, я благодарна, что вы пришли предупредить меня, правда, но разве заслуживает ваш ребенок называться монстром за то, что пользуется магией, и это решение, видимо, имело какие-то неудачные последствия?

В глазах Анн-Мари стояли серебристые слезы, но она подавила их усилием воли, когда осознала, что девушка ей не верит и едва ли понимает, о чем речь. Подбородок женщины дрожал, когда она говорила, при этом ее лицо выражало достоинство, непоколебимость.

– Магией? Он никогда не использовал магию, дорогое дитя. Эрве не посмел бы нарушить и этот закон, уж поверь мне. Этого я бы не допустила. Я пришла сюда просить тебя держаться от моего сына подальше, но вижу, что губительные семена чувств уже достаточно глубоко посеяны внутри тебя. La Ruche^[46]. Спроси его про частную школу, в которой он учился ранее. И будь осторожна, Зоэ-Моник.

Не дожидаясь ответа, сжав кулаки, Анн-Мари уверенной походкой отправилась прочь, тогда как Зоэ-Моник продолжала смотреть ей вслед, не зная, что и думать. Губительные семена чувств? Под таким углом видела женщина любовь? Это именно то, что случилось когда-то с ней самой? До этого момента Моник не смела признаваться себе в том, что в самом деле влюблена в Эрве, но вот она стоит, сгорая от негодования и злости, защищая парня. Если это и есть любовь, значит, семена проросли успешно.

Что такого могло случиться в Ла Руш, заставившее мать переменить мнение о ребенке, вышедшем из ее чрева, чтобы ненавидеть его, презирать и относиться с предубеждением? Чего никак нельзя было простить? Эрве определенно был несдержан, ревнив, моментами резок, но то, вероятно, было следствием воспитания и отсутствия любви Анн-Мари – ничего, с чем нельзя было бы справиться и изменить это. Моник обязательно разберется с этим позже, а пока ей предстояло придумать способ, как исправить все то, что натворила сама.

* * *

Элайн Мелтон-Гобей даже не взглянула на дочь, методично подготавливая спаржу, когда девушка вошла в кухню, пристроившись рядом, чтобы помочь приготовить ужин. Вина тяжким грузом давила на плечи, грудь, но Зоэ-Моник не решалась завести разговор, не понимая, с чего начать и чем закончить. Как можно облачить в слова то пережитое, что было похоже скорее на бредни сумасшедшего, чем на правду, которую ее родители, несомненно, заслуживали.

– Мам, пап, простите меня. Я сожалею, очень, если бы я могла что-то изменить, так и поступила бы.

– Изменить прошлое никому не под силу, но ты можешь приложить все усилия, чтобы не совершать больше таких опрометчивых поступков, – откликнулся Эгон Гобей, глядя в печальные глаза дочери, не отрываясь от нарезки айвы для пирога.