Книга Кровь для мотылька, страница 172 – Джой Моен

Нутро резануло болью при виде кровоизлияний на коже Анталя и Шары, расцарапанных укусов на шеях и впившихся в плоть кандалов на запястьях пленников. Когда душевные муки достигли апогея под крики Анталя, вампир вонзил клыки в грязную кожу Шары, осушая сосуд полностью. Матэуш бережно опустил на соломенную подстилку тело девушки, двумя пальцами закрывая ее веки. Не обращая внимания на выкрикиваемые ругательства, тихие отчаянные рыдания Анталя, младший хозяин замка поцеловал в лоб Шару, прощаясь, про себя он повторял слова молитвы, а щепотью окрестил свое тело.

– In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti^[36].

* * *

Матэуш тщательно подготовил место для новоприбывших пленников. Поседевший и обросший за время пребывания взаперти Анталь мотал головой из стороны в сторону, не упуская ни малейшей детали; он так истосковался по новым лицам, событиям, что на миг забыл о собственном плене.

Владыка спустился вниз, брезгливо взглянув на узников, убедился в том, что все сделано как надо, и передал сыну слова Атиллы. К сожалению, Матиса давно не было в Олеандре; глава клана не бил тревогу, зная, что Матис Поэра проводит бо`льшую часть времени с лучшим другом из Бересклета, однако в помощи не отказал, более того, выразил огромнейшее желание лично заключить того под стражу, когда о местонахождении художника станет известно.

Пленников было не так уж и много, по некоторым лицам, обремененным страхом, было видно, что они лишь выполняли приказы вышестоящих, но были те, кто вел себя особенно вызывающе. Иштван встал у входной двери, кивком выражая немой приказ о начале допроса, на что его сын тут же расплылся в улыбке. Со всех углов злобно зашипели катары.

– Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле!^[37]

Лунный свет настойчиво проникал в крохотное оконце под низким потолком, медленно бредя по поверхности каменных заплесневелых стен темницы. Жирная навозная муха влетела между прутьями, перебегая от камня к камню, минуя преграды в виде щербин в каменных блоках, иссохшего мха, висящего плетьми. Элайн сидела на прогнившей скамье у стены и безучастно смотрела за передвижениями насекомого, который по собственной глупости угодил в паучьи сети. Девушка тяжело вздохнула, наблюдая, как муха бессмысленно дергается, перебирая лапками, а после замирает, покоряясь судьбе.

Уже более недели ведьма пребывала в темнице при церкви совсем одна. К ней дважды в день захаживали стражники, принося скудную, но горячую пищу и воду для умывания, по договоренности с епископом Мадьяром и щедрой оплате дополнительных услуг Иштваном Де Кольбером. Однако посетителей сюда не пускали, и сердце Элайн ныло от одной лишь мысли о близких.

Одежда была безвозвратно испорчена от пребывания среди пыли, нечистот и сырости; от грязного соломенного тюфяка несло мышиным пометом, потому девушка спала на жесткой скамье, прикрученной к стене толстыми цепями, выбирая меньшее из зол. Поначалу ведьма думала, что уж лучше заморить себя голодом, чтобы епископ с приспешниками не смогли воспользоваться ее слабостью для свершения злодеяний, но что-то внутри воспрепятствовало этому плану. Наоборот, Элайн поглощала все до единой крошки, накапливая силы, а с наступлением ночи принималась за покорение третьего узла. Слабой и немощной ей никогда не покинуть этих стен.