Книга Война и потусторонний мир, страница 125 – Дарья Раскина

– Ваша светлость, – сказал он, все еще сжимая в кулаке зубило. Пальцы и молочные кудри его покрывала каменная пыль, а белки глаз, когда он поднял взгляд, отливали болезненным зеленым.

– Степан, значит? – спросила Татьяна, приближаясь.

– Степан, – ответил молодой человек. По возрасту он был не сильно ее старше, отвечал смиренно, но с каким-то внутренним достоинством человека, который знает себе цену.

Татьяна постояла.

– Над чем работаешь?

– Вот. – Степан указал на массивную круглобокую чашу на столе и добавил со смущенной гордостью, будто предъявлял на суд младенца: – Цветок…

Татьяна обошла стол, разглядывая работу. Петр восхитился: это была изящная малахитовая чаша, зеленая с чернильными ручьями, вокруг середины гнулись тончайшие многослойные лепестки, а из центра к потолку тянулись золотистые ниточки-тычинки.

– Правдоподобно, – хмыкнула Татьяна.

– Недостаточно, – сказал Степан, склонив голову набок в вежливом несогласии.

– Чем же тебе он не по нраву?

– Да вот поглядите, ваша светлость…

– Зови меня Татьяной.

– Смотрите, Татьяна Баженовна…

Они склонились над цветком, и Петр, не желая отвлекать их, сделал несколько шагов назад.

Выжидая, он все думал, как заговорить с матерью Татьяны о Егоре – ведь если горное царство и в самом деле дружественно императрице, не будут ли подозрения оскорбительны? А если Егор, сбежав от бесов, прячется сейчас где-то в подземных водах, будет ли это известно Хозяйке? Захочет ли она его выдать?

Возможно, есть более простой способ все проверить?

Повинуясь внезапному порыву, Петр бросился назад, к озеру. Вряд ли здесь будет охрана вроде бесовской, кроме галдящих лебедей, никого не было видно, а значит, попробовать стоит. Опустившись на колено возле самой воды, он торопливо потянулся за пазуху.

– Вы тоже, значит, нарушаете? – спросили его рядом хрустящим басом.

Петр вздрогнул, едва не выронив шкатулку. Сердце загрохотало.

Зеленое платье в цвет травы, вот что его обмануло – как иначе он мог не заметить огромную каменную фигуру среди кустов крыжовника?

– Нарушаю? – спросил он, подбираясь.

Мысленно он уже исхлестал себя по щекам за самонадеянность и новую оплошность и сейчас прикидывал только цену, которую ему предстоит заплатить за это. Алина Васильевна – не игоша, скинуть такую не получится. Да и открытая рана – не лучший помощник в драке. Успели ли ящерки починить купол аэростата?..

Алина Васильевна смотрела на него в упор тяжелым и совершенно нечитаемым взглядом. И вдруг каменные губы ее растянулись. Только взгляд при этом остался прежним, и выражение показалась зловещим.

– Лебеди, – сказала она и подняла прозрачный мешочек, внутри которого светились кристаллики, похожие на крошки. – Малахия Врановна говорит, и так слишком толсты, а я люблю это дело… – Она бросила пригоршню в озеро, и пока птицы клевали, гладила им искусно вырезанные перья. – Как по-вашему, они живые?

Петр растерялся.

– Что, простите?

Алина Васильевна метнула еще крошек.

– Как вам кажется, есть ли способ отделить живое от неживого?

Петр посмотрел на перепончатые лапки, загребающие прозрачную воду, встопорщившийся слюдяной пух на гнутых шеях и крошечные неподвижные глаза-агаты.

– Не знаю, – бледно отозвался он, порядком сбитый с толку.

Алина Васильевна длинно хрипловато вздохнула.

– Я думала, дело в любви. Но Таня говорит, любовь – это химия, не больше, чем травление камня… Кто прав?.. – Она снова погладила ближайшую птицу и тяжело поднялась. – Берите.