Книга Солнцестояние, страница 133 – Кэтрин Болфинч, Александра Нокс, Юлия Мухина, и др.

Сзади слышны шаги – тихие, словно шерстяные, но Марьяна слышит. После бабкиных слов она вообще один сплошной нерв.

– Ты куда? – Требует она у тени, жмущейся за мешки с сушеным ковылем.

Ишь, вырядился. Футболка, штаны – все чистое, разве что под горлом пара дырок-горошин.

У Вани на лице – не вина, а досада, что поймали. Скрывает лицо за льняными прядями, прячет зеленые глаза. Красивый сын вырос, вымахал, вытянулся борщевиком, а в голове как был наивной купавкой, так и остался. Все по взгляду прочитать можно.

– Я недалеко, – врет он неловко и подходит к столу, сгребая пучок крапивы в карман.

– Это зачем?

– Голодный.

Еще недавно Марьяна бы отмахнулась, но сейчас даже мелкая ложь колет под сердцем.

– На болото не ходи.

– Ладно, мам.

Слишком быстро согласился.

– Не ладно-мамкай мне тут. – Марьяна поднимает руку, чтобы обнять, но ладонь сама складывается в оплеуху. – Хватит по топям скакать, ясно? Угробишься – на кого я хозяйство оставлю? А ну клянись святой! Что на болото не пойдешь, что на огоньки не поведешься, что нечисть выглядывать не будешь – клянись!

Икона разбита, и она подсовывает ему под губы цепочку с шеи.

– Клянусь. – Ваня клюет серебряшку и прыскает за дверь – так быстро, что не разглядеть: левая рука у него за спиной сложена просто в кулак или наперекрест пальцами.

* * *

Болото – огромный глаз великана посреди леса: по кромке – зеленоватая ряска, а в середине – черный зрачок. Топь.

Ваня хлюпает босыми ногами, между пальцев мокро и вязко – но на душе еще хуже. Тут главное не останавливаться. Решил – значит, иди.

Все кочки знакомы, но он все равно трогает каждую пяткой на прочность: болото любит играть. Вот вчера здесь был твердый холмик, а сейчас – дыра, прикрытая мхом и пушицей. Ваня знает правила болота, и главное из них – правила меняются. Болото – своенравная хозяйка.

Темнеет. Здесь всегда темно. А еще с каждым шагом все тише, будто звуки тоже тонут, уходят под толщу черно-грязной жижи. Даже изумрудные змейки, скользящие из-под ног, не шипят, не шуршат, не шелестят травой – юркают под воду абсолютно бесшумно. Слышно только сбивчивое дыхание Вани. Он здесь один живой.

Сухие деревья обмотаны туманом, будто обрубки ног – ватой. То тут, то там залысины болота прерываются камышом и багульником. Высокие стебли стоят прямо, не тревожимые ветром, и пахнут сладко-могильно, словно натертые ладаном покойники.

Ваня идет осторожно, вглядываясь в безжизненную поверхность воды. Иногда в глубине мелькает что-то белое. Но пока можно убедить себя, что это рыба.

Вдалеке – первый огонек-проводник. Он подпрыгивает в нетерпении, кружится, мигает. Он ждет и манит. Он ведет. Наконец-то.

Ваня делает торопливый радостный шаг – и оступается. Пальцы скользят по мясистым листьям, удержаться не за что, он теряет опору и проваливается по колено. Вода густая, с комками, будто овсяная каша, и Ваня чувствует, как щиколотку облепило холодными жгутами, и тянет глубже, глубже, а твердого дна все нет.

Сбоку из земли торчит коряга. Это корень черной ольхи, скользкий, влажный, но крепкий. Ваня цепляется в последний момент. Мышцы деревенеют, сердце заходится, тело обдает волной пота. Ваня скрипит зубами, вытягивая себя на поверхность. Тяжело плюхается на кочку, а потом сидит, глядя на обляпанную штанину и почерневшие от едкого сока ладони.