Книга Форчекинг, страница 44 – Камила Соколова

— Дед хотел стать хоккеистом, — говорил мне папа. — Ты тоже должен стать хоккеистом, сынок.

Про себя и свои желания он всегда умалчивал, ставя на первое место мечты деда. Но я-то понимал, что стремление играть в хоккей — это боль, тянущаяся сквозь поколения. И теперь все семейные взоры, полные надежды, были обращены на меня.

Мой дед всегда бредил хоккеем. Он сам научился кататься на коньках, и, когда его взяли в команду, он был самым счастливым человеком на свете, но спортивной карьере не суждено было случиться. Производственная травма. Чтобы играть, ему нужно было работать хотя бы несколько часов на заводе, он работал обычным механиком на конвейере, завинчивал одну и ту же гайку. Его коллега, работавший на этапе перед ним, плохо закрепил деталь, и, когда конвейерная лента принесла деталь к моему деду, она упала, прямо ему на ногу. Кататься больше он не смог. Свою страсть к хоккею он решил выплеснуть на будущего сына, но мой отец родился с некоторыми проблемами в сердце, для жизни они не опасны, но профессиональные спортивные перегрузки были невозможны.

Когда доктор в роддоме сказал моей матери: «У вас мальчик», мой жизненный путь был предрешен. Меня отдали в хоккейную секцию, когда мне было шесть, не спрашивая, хочу ли я этого. А с того самого момента, как папа купил мне хоккейную амуницию, я слышал голос отца почти каждый день: «Не подведи нас, сынок. Не подведи деда. Он так хотел играть в хоккей. Да и я мечтал об этом, но не мог… И я старался не подвести, тренировался с усердием, какого не наблюдается у шестилетних детей, потому что я тренировался за троих — за себя и за два предыдущих поколения моей семьи».

— Черт, — простонал я и приложил руку к груди — сердце стучало не так, как оно должно работать в покое. Слишком часто и гулко. Не могу думать об этом сейчас.

Я постарался вернуть в свою голову светловолосую красотку, которая распахнула свои объятия, не задавая вопросов и не требуя ничего, кроме хорошего времяпрепровождения. Но никак не выходило. Я вздохнул и отправился на кухню, чтобы выпить воды. Дверь в комнату Миши была приоткрыта. Мой взгляд задержался на черном прямоугольнике открытого пространства, приглашающего засунуть нос в чужой частный мир. На секунду я замер, словно и в самом деле хотел заглянуть к ней. Но, мысленно одернув себя, я сделал шаг в сторону кухни. Из комнаты послышались скрип кровати, неразборчивый шум и слабый стон. Я замер, волоски встали у меня на шее. Прислушался. Снова скрипнула кровать и раздался негромкий вскрик. Мне показалось? Или Миша не одна? В висках часто и громко застучало, я схватился за стену.

Что еще за черт?

Стены перестали казаться осязаемыми, воздух вокруг уплотнился и перестал быть прозрачным. В одну секунду мышцы стянуло напряжением, и меня стала бить дрожь. Она притащила к нам в квартиру какого-то хлыща? Она сейчас с ним лежит в одной кровати? Он трогает ее? Они?.. Господи. От этих предположений я позеленел от ярости. Мысли беспорядочно скакали в безумной пляске, я еле держал себя под контролем. Все, с меня хватит, завтра же я позвоню Роберту и скажу, что снимаю с себя обязанности по заботе о его сестре. Пусть он забирает ее к себе и сам контролирует ее поведение. Она неуправляема. Возможно, все дело в гормонах, и у нее запоздалый пубертат, поэтому она бросается на каждого встречного как сумасшедшая. Но я не могу и не хочу с этим разбираться, оттаскивать ее от парней в парке или прикрывать ее, когда ей вздумается в следующий раз пробежать по Красной площади голышом. А я лично не могу и не хочу больше этим заниматься. У меня через неделю предсезонный турнир, потом сезон. Я должен быть сфокусирован и собран. Этот год обещает быть сложным, очень сложным. Мне придется каждый день доказывать на льду, что я достоин быть членом команды. Жуткое напряжение. А о какой концентрации может идти речь, если Миша постоянно выводит меня из себя?