Книга Призрачная империя, страница 34 – Рина Харос

– Если вы пытаетесь взыграть на моих отцовских чувствах, то не получится. Отец Константин не стал бы отсылать Григория в Пустошнский пансионат, если бы знал, что там небезопасно.

– Отсылал не он. Я.

– Что? – Ефим вскинул голову и затаил дыхание.

Я отмахнулся от него, как от назойливой мухи, не желая отвечать на вопрос, и продолжил свой монолог о греховности души:

– Раз уж мы заговорили про отцовские чувства. Сейчас мы вдвоем, лишь догорающие свечи станут безмолвными свидетелями нашего разговора. Скажи, Ефим, а действительно ли твоя душа наделена той самой любовью, в которой ты пытаешься убедить не только меня, но и себя в первую очередь?

Тишина между нами продолжалась с минуту, пока мужчина наконец-то не подал голос:

– Я люблю Гришу, но не могу принять, что он… другой.

– Что ты имеешь в виду? Разве он не сделан по подобию Божьему – у него нет конечности, он не разговаривает или шарахается от собственной тени? Что же в нем такого, чем мальчик заслужил подобную участь?

– Все семьи в Покровском религиозные, и церковь для нас – неотъемлемая часть жизни. Гриша… Он не может запомнить молитвы, все время подходит лишь к одной иконе и странно себя ведет, будто бесы раздирают его изнутри и заставляют выказывать истинную сущность.

– Истинную сущность? – нарочито деловитым голосом уточнил я, испытывая истинное удовольствие от того, как раскрывается прогнившая душа под взглядом Божьим.

– Я не знаю, как это описать, но Грише становится плохо в церкви. Он старается не выказывать этого, но я вижу, как он начинает часто дышать, косится на дверь, будто желает как можно поскорее сбежать на свежий воздух, чтобы впустить жизнь в легкие и тело.

– Каждый человек реагирует по-разному не только на обстановку, но и на запахи – ладан, жженые свечи, людской пот, которые пропитали сцены церкви. Ты ставишь ему диагноз, не разобравшись в причине. Гриша – ребенок, и он не до конца может понимать, где находится и как себя нужно вести.

– С другими детьми не было такого. Андрей…

– Ах, вот мы и добрались до главного виновника торжества. Старший сын, надежда рода, гордость отца. Не он ли, скажи на милость, напел тебе о том, что нужно избавиться от Гриши и сослать брата прочь? Так убьете двух зайцев – прекратит мозолить глаза дитя, и будут поступать деньги, которых хватит на то, чтобы обустроить дом и завести скот.

Ефим молчал. Мы оба знали, что мои слова были правдой, и отрицать их не имело никакого смысла. Времени больше не оставалось. Чем раньше мы с Гришей отправимся в путь, тем быстрее смогу указать ему на истинные цели пребывания в Пустошнском пансионате. Встав со стула, я положил старческую ладонь на плечо Азарова и сжал, надеясь, что тот понял, как я остался недоволен нашим разговором. Мужчина был готов избавиться от шестилетнего ребенка, лишь бы остаться благодетелем в глазах поселенцев, но так и не понял, что внутри него с каждым действием, словом разрастается портал в ад, где уже поджидает Сатана.

Тень на стене чуть дрогнула и подмигнула. Я улыбнулся ей в ответ краем губ и едва заметным движением головы указал на Ефима, тело которого трясло то ли от злости, то ли от стыда. Но страх от моих слов окутал мужчину, словно морфий.

– Молись, Ефим, это единственное, что осталось, покуда душа не успеет сгнить в собственных пороках и грехах. Поставь свечу за здравие Гриши и надейся, что возмездие никогда тебя не найдет.