Книга Самая высшая власть, страница 20 – Анюта Соколова

Солидное старинное здание в конце туевой аллеи расположено примерно на таком же расстоянии, что и храм. Бледное осеннее солнце отражается в узких окнах, подсвечивает потемневшую от времени черепицу, золотит замысловатые коньки и флюгеры в виде птиц.

– Приятная ежедневная прогулка из дома на работу и с работы домой, – комментирует Алан. – А где живёте вы, господин Никос?

– Алонио любезно предоставил мне комнату.

– А до этого?

– В общежитии духовной академии, – лицо у Никоса такое, словно он вот-вот фыркнет. – А до академии – у родителей в Стуо́ре. Мой отец – патер Ви́лий, мать – Кари́на Ги́рен. Могу дать адрес.

– Выговор у вас столичный, – Алан окидывает взглядом парк. – Мне вот до сих пор говорят, что картавлю по-мефисски.

– Так вас не забирали в академию в шесть лет.

– В шесть?! Зачем так рано?

– Чтобы будущий служитель не разрывался между любовью к родителям и любовью к Всевышнему.

– Слушайте, не мне судить, конечно… – начинает Алан, но Никос обрывает его.

– Вот и не судите.

Я принюхиваюсь к тонкому запаху хризантем. Клумбы недавно выполоты, увядшие соцветия аккуратно обрезаны. Интересно, кто ухаживает за цветами? Вряд ли сам понтифик.

– Кто ещё живёт в доме? – угадывает мои мысли Алан.

– Брат Кери́н, он исполняет обязанности секретаря и бухгалтера. Почтенный брат Люсéн, его Алонио пригласил около месяца назад. Обычно патеры служат до последнего своего часа, лишь изредка они слабеют раньше. Таких братьев забирают родственники, но у брата Люсена родных нет. Ему шестьсот девяносто семь лет…

– Сколько?! – невольно вырывается у меня.

– Шестьсот девяносто семь, – со мной Никос держится более уважительно. – Он почти не ходит, но при этом очень приятный старичок и не доставляет ни малейшего беспокойства. И Милéя.

Никос умолкает и отворачивается. Алан тут же интересуется:

– Милея, она кто?

– Духовная дочь Алонио, – сухо отвечает Никос. – Год назад госпожа попросила понтифика стать её наставником.

Алан прищуривается:

– Господин Никос, вы уже не мальчик, мы тоже взрослые. Давайте называть вещи своими именами. Я не слышал, чтобы Всевышний требовал от своих служителей воздержания. Милея – любовница понтифика?

– Да.

Патер упорно смотрит в сторону.

– Ну и что тут такого? – недоумевает Алан. – Можно стесняться любовницы, если ты женат, а холостой мужчина вполне…

– Господин Эрол, – вскидывает голову Никос, – очень прошу вас: заткнитесь.

Он быстрым шагом направляется к особняку, мы вынуждены не отставать.

– Разве служитель Всевышнего не должен всегда быть кроток? – после недолгой паузы спрашивает Алан у хризантем вдоль аллеи.

– Должен, – тем же хризантемам отвечает Никос. – Вечером мне придётся молиться вдвое усерднее обычного. Каяться в гневливости и осуждении ближнего своего.

– Хорошо, что я не патер.

– Хорошо, что я – патер.

– Не имеете права мне сейчас нахамить?

– Помню, что рукоприкладство – грех.

Мы заходим в дом. Внутри особняк ещё древнее, чем снаружи. В прихожей нет окон, свет от люстры едва рассеивает мрак. Барельеф под потолком изображает сотворение мира: извержение вулканов, высоченные горы, моря, полные зубастых чудовищ и монстров, похожих на вивернов, только без крыльев. На тумбах у центральной лестницы разлеглись гривастые каменные звери, пасти оскалены, мощные лапы придерживают пульсары.