Книга Последнее слово единорогов, страница 111 – Виолетта Орлова

– А ты кто такой, что вступаешься за дворового щенка? Он воришка, обокрал меня, да еще и на представление не заявился! – продолжал бушевать факир, пытаясь достать Инка кулаками, однако Нороган медленно, почти лениво вышел вперед, загородив собой мальчика. Одной рукой он театральным жестом взял с прилавка ошалевшего торговца румяное яблоко и смачно надкусил его, насмешливо разглядывая факира. Тот, в свою очередь, с удивлением наблюдал за этим небольшим представлением. Движения Норогана были плавны и грациозны, однако проглотив кусок яблока, он резко бросил огрызок в лицо факиру. Возможно, ничего удивительного бы и не произошло, обычная потасовка на рынке, однако в последнюю секунду естествознатель решил применить необычайные способности, о которых знал лишь Инк.

Так, яблоко со свистом пронеслось вперед и вдруг сделало то, чего никогда не позволит себе нормальный, добропорядочный плод: оно бесстыдно взорвалось перед носом потрясенного факира, превратившись в густой компот! Странный хлопок, и все лицо бедняги, волосы, грудь покрыты сладким соком.

– Я его отец, – отчетливо произнес Нороган, не давая никому опомниться. – Еще раз увижу рядом со своим сыном, и тебя постигнет та же участь, что и яблоко.

С этими словами он кинул монету продавцу и, по-хозяйски положив руку пасынку на плечо, властно повел его прочь. Какое-то время они шли молча, но вскоре Инк обнаружил, что не может сдержать глупый смех. Ему было весело вспоминать произошедшее: комично вытянувшееся лицо продавца, испугавшегося за товар, и злобного факира, который никак не ожидал, что яблоки без вмешательства хозяек умеют самостоятельно выжиматься в сок. Затем парень вдруг что-то вспомнил, и лицо его омрачилось.

– Вообще-то, я, правда, не очень хорошо поступил по отношению к господину Аркису, – признался вдруг Инк. – Я пропустил представление, даже не предупредив его.

– Ерунда. Все это неважно. Ты не хотел, ты не пришел. Запомни, Инкард: ты никому ничем не обязан. Живи для себя, поменьше думай о других, и люди к тебе потянутся.

Инкард украдкой покосился на отчима. Он не мог понять, нравится ли ему это сомнительное рассуждение. Однако Нороган так уверенно держался, столько апломба было в его спокойных действиях, что эта уверенность невольно заразила Инка тоже. Со временем он стал уважать отчима, более того, мальчик даже в какой-то степени преклонялся перед ним, как перед чем-то сильным, более определившимся по жизни, чем он сам. Тем более советы Норогана всегда работали, какими бы циничными они не казались.

Нороган говорил, что вступаться за Саиба было глупо. Что ж, это и правда оказалось так. Инка отчислили из престижного куттаба, ребята перестали с ним общаться, а главное, сам Саиб предал его, сделав вид, что ничего не произошло.

Нороган говорил, что надо в первую очередь думать о себе. Отец вот не думал, сделав в одночасье свою семью несчастной.

Благородство мир не спасает, а, напротив, повергает его в пучину противоречий и распрей. Да и что такого плохого, думать о себе? И совсем уже крамольная мысль: а что если человек благородный совершает добрые поступки исключительно из-за своего эгоизма? Он просто хочет чувствовать себя хорошим, нужным и ценным. Истинных альтруистов не бывает; есть только лицемеры, которые цепляются за свое показное благочестие. Такова была философия Норогана, и в целом она начинала нравиться Инку. Впрочем, она постоянно вступала в противоречие с другой, маминой – но в конечном итоге, кто от кого зависел? Правда заключалась в том, что благополучие мамы целиком и полностью зависело от доброй воли Норогана, без него она, наверное, зачахла бы, превратилась в пустынный мираж. Сила явно была на стороне отчима, но при этом он вел себя достойно: заботился обо всех, воспитывал Инка, перестал бить его и почти покончил со всеми дурными привычками. Значило ли это, что Нороган прав, или просто люди, подобные ему, более живучие и приспособленные, чем, например, его мать?