Книга Последнее слово единорогов, страница 108 – Виолетта Орлова

За несколько дней Инкард узнал много нового. Например, его работодатель был пойстером, то есть, он любил крутить пои, факелы на цепочках. Он узнал, что фитиль – это горящая часть факела, а стафф – огненный шест с фитилями на конце. Факира называли огнедышащим драконом, ибо он умел плеваться огнем, выплевывая изо рта горючую жидкость, а затем поджигая ее подставленным факелом. Все это было ново и потому увлекательно, если бы не ноющая боль во время применения естествознательства. Всякий раз заканчивая представление, Инк едва держался на ногах от усталости. Но все же это было в разы лучше, нежели воровать. Сравнив два вида деятельности, мальчик смог как-то определить для себя, что второй способ добычи денег хоть и является сложнее, он, как бы это парадоксально ни звучало, в то же время и более приятный.

Ему было действительно приятно ощущать себя полезным, ему нравилось работать, хоть он еще и находился в том возрасте, чтобы любить играть и развлекаться, а не предаваться труду. Наверное, жизнь его в каком-то смысле улучшилась, однако неожиданно матери стало хуже. Вернее, она периодически то приходила в себя, то опять погружалась в омут болезни; причем все время она неизменно пребывала в каком-то сне. Ела с закрытыми глазами, молчала: то ли спала, то ли бодрствовала, невозможно было определить. Наверное, прошло уже около месяца, может меньше, Инкард не считал время, но эти эмоциональные качели сводили его с ума. А сегодня ей сделалось совсем плохо, ибо Павлия вовсе отказалась от еды. Наступил переломный момент болезни, когда стало отчетливо видно: физическое тело слабо и подвержено немощам, любая, даже самая нехитрая хворь способна вмиг уничтожить его. Глядя на то, как мама медленно угасает, Инкард корил себя за все промахи, которые он, по его мнению, когда-либо совершал. За детские капризы, вранье, недомолвки, обиды, которые всегда имеются у детей в запасе, и о которых они непременно пожалеют, когда увидят, что жизнь родного человека висит на волоске.

Вечером он не пошел на огненное шоу. Он никого не предупредил, и, наверное, подобный поступок не делал ему чести. Впрочем, Инкард не всегда понимал, что действительно будет хорошо, а что плохо.

Руки его и без того болели от каждодневной работы с огнем, но сейчас куда более сильное пламя пожирало его изнутри, ибо он страдал. Впервые в жизни он вдруг подумал о том, что останется совсем один. От этого страх ужасной силы охватил все его тело. Он безотчетно рыдал над кроватью матери, хоть табиб и убеждал его не показывать при ней своих эмоций.

– Она все чувствует, – говорил он, брезгливо наблюдая за тем, как Инк украдкой от него стирает слезы со своих щек. Вероятнее всего, лекарь был прав, однако Инк тоже обладал способностью чувствовать, причем настолько сильно, что просто не мог сдерживать эмоций.

Инкард сидел на полу, в беззвучном молчании роняя слезы, когда услышал, как дверь в камеру отворяется. Он даже не потрудился придать этому значения, ибо все сейчас было для него неважным.

– Что… Что тут происходит? – послышался знакомый и все еще ненавистный голос.

Инкард вяло поднял голову, ни на что особенно не надеясь и ни на что не рассчитывая. Нороган легонько встряхнул мальчика за плечи, а на лице его застыло удивление в обрамлении страдания. Затем он коснулся бледной руки Павлии, которая на глазах принялась менять свой цвет и даже немного форму: она округлилась, стала более плавной и менее угловатой. Значит, мать еще была жива, и отчим подоспел вовремя.