Книга Последнее слово единорогов, страница 109 – Виолетта Орлова

И вот настал момент, когда больная открыла глаза и с недоумением уставилась на Норогана. Павлия словно только проснулась после затяжной ночи и выглядела она куда более свежей и отдохнувшей, чем должна была выглядеть больная в ее положении.

– Ты уже вернулся? – удивленно проговорила она своим приятным тихим голосом, а для бедного Инка, который столько времени не слышал от нее ни звука, кроме тяжелых стонов и кашля, он показался поистине чарующей музыкой.

– Мама! – воскликнул он радостно и тесно прижался к постели, словно намереваясь занырнуть в нее. Его трясло – от пережитого волнения, страха и неожиданной радости, которую принес его враг.

Еще будучи очень слабой после болезни, мать быстро заснула, оставив своих мужчин наедине друг с другом в зловещей тишине.

– Я ужасно устал с дороги, перемещение забрало у меня много сил, пожаришь мне саранчи? – попросил тогда Нороган Инка. Мальчик кивнул, не смея перечить. Вскоре их камеру заполнили ароматы кукурузного масла и горелых насекомых. Давно уже здесь не готовилась никакая сносная стряпня; Инк обычно питался, чем попало, на скорую руку, ухватками.

Сейчас, когда живописный дастархан был накрыт, и внимание Норогана полностью захватили пиала с саранчой, чарка с дынной водкой и копченые скорпионы, Инкард смог украдкой понаблюдать за отчимом. Весь его могучий облик словно носил на себе отпечаток засушливой пустыни: его суровое лицо загорело пуще прежнего, как-то высохло, обнажило редкие морщинки, напоминавшие длинных дождевых червей, золотистые волосы на голове побелели и выцвели, одежда его запылилась, и с нее на пол периодически ссыпался песок. Устрашающие акульи браслеты по-прежнему красовались на худощавых жилистых руках. Красные сухие губы мужчины были сильно обветрены, и только холодные угольно-серые глаза смотрелись на лице как две льдины, почему-то не пожелавшие растаять под палящим солнцем. Но вот, то ли от водки, то ли от сытной пищи, и глаза его постепенно разгорелись, засверкали, как поленья в камине, и Нороган откровенно признался Инку низким, хрипловатым голосом:

– Мне вас не хватало.

Мальчик угрюмо молчал, чувствуя сильную неловкость и липко-унизительный страх. Инк не забыл, как тот с помощью естествознательства измывался над ним, пока он от боли не терял сознания, чего же было ждать от него теперь, какой подлости?

– Боишься меня? – с пониманием хмыкнул мучитель, с ног до головы внимательно осмотрев мальчишку. Инк упрямо продолжил сохранять безмолвие. Беспроигрышная тактика, он уже не в первый раз к ней прибегал.

– Дай мне свои руки, – безапелляционно приказал Нороган. Предательские мурашки побежали по позвоночнику, а живот привычно скрутило от страха, но Инк, секунду поколебавшись, сделал, как ему было велено. В конечном итоге, он не желал трусить перед ним в такой малости. Отчим осторожно, почти даже бережно дотронулся до его ладоней, и к великому удивлению Инка все волдыри от ожогов исчезли, а почерневшие пальцы снова приобрели здоровый вид.

– Откуда у тебя это? – строго спросил он. – И почему мать была в таком ужасном состоянии?

– Потому что ты бросил нас! Оставил одних в чужом городе без денег! – зло выпалил Инк, резко отдернув ладони. Он тут же зажмурился, ибо подумал, что жестокий папаша немедленно накажет его за дерзость. Но боли не последовало, и он, нерешительно распахнув глаза, увидел перед собой зловещее лицо Норогана, искривившееся в скорбной усмешке.