Книга Хозяйка молодильных яблок, страница 76 – Иви Тару

Милава думала, лоб терла. Не вязалось в ней новое знание. Всё, что слышала ранее, о другом говорило. Хотя матушка, что сказок множество знала, да таких, что никто более не знал, никогда про Йягу не поминала, ни злом, ни добром. Про ведьму из леса это она уже позже услышала, когда матушки не стало. Ох, как пугали её эти истории, как боялась она потом, как пряталась под одеялом всю ночь, вздрагивая от шорохов, думая, что идёт к её ложу старуха с длинным носом, стучит по полу костяной ногой.

– Не понимаю, – жалобно глянула она на жрицу, – как такое может быть? Добрая она, выходит, была?

Нельга усмехнулась.

– Почему была? Боги не умирают, просто уходят, когда люди в них веру теряют. Пришли иные боги, старым места не стало. Йяга стара, ровесница нашего мира, вместе с Родом его из яйца создавала. Дети и внуки её – те, кому вы сейчас требы на капища носите. Но богиня не в обиде. Мудра и знает, всему своё время. Мы, последние из тех, что при святилище богини в далёких горах росли. Как уже говорила, вырастали дети, и кто при богине оставался, а кто и в мир уходил. Мы с Умилой тоже ушли, видно, сами боги шаги наши в эти места направили, к Морене благой. Знали мы про богиню, что жизнью и смертью ведает. Приняли нас в её святилище, а позже Умила как-то травы в лесу собирала и встретила парня, отца твоего будущего. Через какое-то время позвал он её за себя замуж, она и ушла. Говорила ей Морена, что недолог век её будет, но Умила решилась, хоть и немного ей жизни отпущено, а хотелось ей счастья простого бабьего.

– А почему век её так короток оказался? – Милава вскинула на неё повлажневшие глаза. – Богиня осерчала?

– Нет. Хворь в твоей матушке изначально жила. Потому и отдали её сельчане той Йягине, что в деревню пришла, потому что знали, не выживет младенчик. Тогда уже времена настали, когда забыли люди, что Йяга мать всего сущего, а считали её служительницей Навьего мира. Детей, что в далёкие горы приносили, клали на каменный язык, что из горы выдвигался, и на этом языке дитё в гору уносился, а внизу огонь священный пылал, очищал от скверны младенцев.

– Так вот откуда сказки, что на лопате в печь пихает! – догадалась Милава. – Так что, нет больше святилища? Никто сирот не собирает? – Спросила и сама же ответила: – Тайно теперь ходят? Отсюда и слухи, что ворует детей Йяга. Как же это несправедливо!

– Это жизнь. Она разная. Её надо такой и принимать. Мать твоя могла остаться и прожить ещё долго, силы богини в ней жизнь бы хранили, но она сама свой путь выбрала. Ни Йяга, ни Морена людей воли не лишают. Лишь подсказывают. Зато тебя родила, и ты свой путь пройдёшь. Так же и дети твои сделают. Не прервётся ниточка. Вырастет из семечка…

– Яблоня… – пробормотала Милава. – Что же делать мне, скажи? Мачеха смерти моей желает, купец яблок волшебных жаждет, сестра княгиней стать хочет. Одна я не знаю, что делать и куда путь держать.

– Что, и сердце молчит? Ничей лик по ночам не снится?

Милава потупилась, ладони руками прижала, скрывая, как кровь к ним прихлынула. Нельга встала и вскоре принесла блестящую чашу с тремя ручками в виде птичек. Такие чаши можно было на цепочках над огнём вешать, но сейчас её поставили на каменный постамент посреди помещения. Нельга поманила девушку, та подошла. В чаше оказалась простая прозрачная вода.