Книга Дело смерти, страница 4 – Карина Халле

— Ну, ты знаешь, как мы бережём наши исследования, — отвечает он. — Поэтому первым делом ты сдашь телефон.

Я знала, что это случится, но мысль остаться без интернета и телефона пугает меня до чёртиков. Каждого студента, принятого в эту программу, предупреждают: из-за специфики фонда мы не только подписываем NDA⁵ (что я сделала на днях), но и сдаём телефоны, а также не имеем права привозить ноутбуки, планшеты или любые другие электронные устройства до конца программы в августе.

«Тебе это пойдёт на пользу», — напоминаю себе. — «Тебе нужен перерыв. От всего».

Дэвид откашливается:

— Не волнуйся, ты привыкнешь к изоляции от мира. Даже полюбишь это. Мы заметили, что это сплачивает студентов. А ещё ты сможешь звонить по пятницам, и твоя семья всегда сможет с тобой связаться.

Он, должно быть, знает, что у меня нет семьи. Думаю, отчасти поэтому меня приняли: узнали о моём доходе и сиротстве и сжалились. Хотя, возможно, Дэвид не в курсе биографий всех студентов. Я прикусываю язык, удерживаясь от комментария, хотя мне обычно сложно не поправлять людей, когда они ошибаются.

— Раз ты заходила на сайт, то знаешь историю этого места? — спрашивает он, когда мы подходим к домику справа. Даже при свете дня он выглядит мрачным и зловещим — двухэтажный, из потемневшего дерева, недавно покрытого тёмно-коричневой морилкой. Он возвышается на скалах у берега, словно хищник, готовый к прыжку. Узкий настил тянется вдоль фасада, с редкими деревянными скамьями, а на перилах висят корзины с папоротниками, их кончики влажны от росы.

— Старая консервная фабрика, да? — говорю я. Единственные звуки — эхо крика крапивника Бьюика⁶ и вода, плещущаяся о прибрежные камни. Я ожидала увидеть других студентов и исследователей, но вместо этого поселение словно затаило дыхание, будто чего-то ждёт.

«Будто ждёт тебя», — мелькает мысль, и кожа на затылке покрывается мурашками. Даже ряд четырёхстворчатых окон напоминает мне многоглазое существо, неотрывно следящее за мной.

— Верно, — голос Дэвида выводит меня из грёз. — Работала до 1940-х, сначала перерабатывала крабов и моллюсков, потом лосося и палтуса. Потом стала рыбацким пристанищем, пока мы пятнадцать лет назад не превратили его в штаб-квартиру фонда.

— Я первая приехала? — спрашиваю я, следуя за ним к чёрной деревянной двери и замечая над ней маленькую камеру, направленную прямо на меня. Непроизвольно выпрямляюсь.

— Ты последняя, — его ответ удивляет меня. — Все уже в учебном центре, проходят вводный инструктаж.

Живот сжимается. Ненавижу опаздывать, хотя из-за временной слепоты⁷ это случается часто. Поэтому я ставлю миллион будильников и планирую прибывать заранее (но всё равно опаздываю). Но на этот самолёт меня посадили, так что я ни при чём.

— То есть я опоздала? — шёпотом спрашиваю я, когда он берётся за ручку.

— Не опоздала. Ты идеально вовремя.

Он открывает дверь и впускает меня внутрь.

Меня сразу встречает аромат кедра и дыма. Интерьер выглядит именно так, как и должен выглядеть бывший рыбацкий домик: камин в дальнем конце с потрескивающими язычками пламени, голова лося над каминной полкой, стены из потемневшего дерева с книжными полками и резными фигурками. В центре просторного зала — кожаные диваны и кресла с пледами в клетку, грубоватые журнальные столики из кедра. В углу лестница, ведущая на второй этаж.