Книга Фрейлина, страница 13 – Тамара Шатохина

— Ты не смеешь обвинять меня в чем бы то ни было! — резко обернулась она. Прошла к кровати и, сев в полу-кресло, продолжила, глядя на меня с вызовом:

— Я всей душой предана государыне и не позволила себе ни слова лжи. Скажешь, была неправа? Здесь мы на службе и любые отношения, бывшие важными до этого времени, сами собой отступают, оставляя нам только долг.

Я лежала, она сидела. Но из-за высоты кровати наши лица были на одной уровне. Красивое лицо, несмотря на неприязнь ко мне, буквально написанную на нем огромными буквами. Славянская красота, неброская, но безусловная.

— В Смольном за такое тебе сделали бы темную, — вспомнились мне институтские нравы. Несмотря на жесточайший контроль, девочки находили способы. И дрались, и мстили.

Анна усмехнулась, отводя взгляд и просила:

— Государыня не знала, что ты, по сути своей, «мовешка». Разве не должна она знать правду? Что зимой ты нарочно падала в обмороки, чтобы погреться и досыта поесть в лазарете. И подкупала сторожа, чтобы он носил тебе булки.

— А кто мешал тебе делать то же самое? — удивилась я.

— Это нарушение! Но если бы я знала, что во фрейлины берут не только за заслуги!.. — поперхнулась она эмоциями.

— Осторожнее, не тебе судить о резонах Ее величества, — напомнила я.

— Сомневаюсь, что теперь они имеют для нее значение. И уверена — Ее величество пересмотрит свое решение, исходя из новых…

— … наветов. Что еще ты ей рассказала?

— Правду! Что ты давала денег экономке, чтобы она не перлюстрировала твои письма домой. И еще как-то отодрала бумажку в Новом завете, которой было заклеено срамное «не прелюбодействуй». И сделала дыру на чулке Софи, за что она потом носила его приколотым на груди весь день и даже на встрече с родными!

— Она заслужила свой позор? — предположила я.

— Неважно! Это ужасно подло. И разве это не ты сказала… дай вспомнить: «Хочу умереть, и чтобы гроб выставили в танцевальной зале. Учителя скорбят, бонна рыдает, а я лежу вся в цветах, красивая»?

— Далеко пойдешь, — задумчиво отметила я, веря ей на все сто.

Тема смерти была популярна у смолянок. В тех условиях в какие-то моменты вполне реально было желать ее для себя — как избавления. А с живым характером Таи, который сейчас открывался… наверное, строгости институтского режима были для нее настоящей пыткой. Мне она уже нравилась, в чем-то мы были очень похожи. Стремлением к свободе? Я — внутренней, она — личной.

— Надеюсь на это, — согласилась Анна.

— Альбом тоже ты отдала? — уточнила я просто для порядка.

— Императрица должна знать о нас все. Ты не согласна?

— Согласна. А что я шагнула в воду?

— Так и было! Ты определенно качнулась к воде. И рыдала еще накануне — все к одному!

— Понятно, — вздохнула я. Хотелось спать и есть. Нужно отлежаться и выздороветь, мне нужно было это время. Все остальное — потом.

— А кормить меня будут? — вспомнилось, кстати.

— Как только гофмейстерина даст распоряжение, еду принесут. И, скорее всего, это будет другая прислуга — не Катя, — съехидничала Анна.

— Но ты уже поела.

— У меня не отозвали горничную, — усмехнулась она, — ничего… помнишь, нам говорили, что голодать полезно?

— А в Великий пост невозможно было уснуть и многие плакали в подушку… — вспомнились откровения бывших смолянок.

— … из-за голода, — медленно кивнула она, глядя на окно: — С него и мерзнешь сильнее. Иногда я засыпала только под утро, так и не согревшись.